Человек в средневековом византийском праве (по "Дигестам Юстиниана")

Московский Государственный Университет имени М. В. Ломоносова

Период начала истории Византии – один из самых сложных, ведь именно тогда закладывались те черты, которые проявились в дальнейшем, это был период, вызывающий и по сей день бурные споры в исторической науке. VI-VIII в. в истории Византии были наполнены различными событиями, взлетами и падениями великой империи. Время Юстиниана I было ознаменовано не только значительными территориальными приращениями, которые воспринимались как возвращение земель Римской империи, но и издание законодательного свода, влияние которого на дальнейшую судьбу не только Византии, в которой практически все дальнейшие юридические памятники основывались на нем. Огромна его роль и для Западной Европы, которая по нему знакомилась с римским правом и училась создавать свое, много вобравшее из Corpus juris civilis. За его правлением последовал некоторый упадок, многое из его начинаний было забыто, этот период иногда называют темными веками, Константинополь несколько раз осаждался, империя теряла провинции. Императоры пытались что-то изменить, одним из ответов на сложившуюся ситуацию было издание Эклоги, которая, несмотря на недолговечность непосредственного применения, сыграла огромную роль в формировании византийского права, особенно это касается семейного права.

Одними из основных источников в стране с высокой правовой культуре являются юридические памятники, отразившие практически все стороны жизни. Нужно, правда, отметить, что наиболее развито было гражданское право, что вполне позволяет осуществить цель нашего исследования: рассмотреть каков образ человека в византийском праве VI – VIII в. Для этого нам необходимо показать не только экономическое положение человека, но его правовые возможности, каков он в семейных отношениях, рассмотреть такие части человечества, как несовершеннолетние, дети, женщины. Попробовать раскрыть то, как понимались проблемы богатства, свободы, насколько половозрастной статус влиял на положение в обществе, на отношение к данной категории в законодательстве. В качестве дополнительной задачи, которую вряд ли можно разрешить в одном, тем более таком небольшом, исследовании, мы хотели бы хотя бы в какой-то степени отразить модернизацию, эволюцию понимания Человека в праве от античности к средневековью, на примере Византии. Изучая юридические памятники, надо всегда помнить, что законодательство – это идеальная модель, необязательно полностью воплощенная в жизнь, поэтому все наши выводы могут быть несколько скорректированы конкретной ситуацией. К сожалению, мы не можем до конца оценить, насколько данные законы проводились в жизнь, особенно нам не достает фактов относительно Эклоги. Не было возможности у нас ознакомиться и с непосредственными судебными отчетами отдельных дел, что также несколько обедняет нашу работу. Однако юридический источник – один из самых объективных и для решения проблемы ЧЕЛОВЕКА, на наш взгляд, является наилучшим.

Терминология. В римском праве различались два вида заботы о малолетних и несовершеннолетних – опека (tutela) и попечительство (cura). Опека первоначально рассматривалась как дело семейное, и лишь впоследствии государственная власть стала осуществлять не только контроль над действиями опекуна, но и назначать опекуна тогда, когда не было опекунов по закону или опекунов, назначенных по завещанию. Попечительство было институтом не столько семейным, сколько общественным. Постепенно эти два понятия сближались. В Юстиниановом праве вопросы опеки и попечительства трактуются противоречиво, но с явно выраженной тенденцией превратить опеку в институт, контролируемый государством. В Эклоге все эти новые тенденции придать опеке и попечительству характер института, контролируемого государством, получили дальнейшее развитие. Ряд других терминов мы объясняем на протяжении изложения материала.

На всем протяжении истории нет более значительной и трудной проблемы, чем вопрос о судьбах римского после разрушения Римской империи.

Наша тема четко указывает на то, что источниками должны быть документы права. Византия как наследница римской империи имела богатую юридическую культуру. Для раннего периода мы видим несколько противоречивую ситуацию. VI в. был периодом взлета законодательного творчества и систематизации, за которым последовали темные века, среди законотворчества выделяются Эклога и Земледельческий закон.

Дигесты[1]. Дигесты являются частью как ранневизантийского, так и римского права, часто их изучает именно историки римского права или «античники». Римское право стало объектом не только исторического, но и так называемого систематического, или догматического, изучения. Догма (система, или, что одно и то же, институции) имеет объектом анализа правовые институты в том виде, в каком они представляются при данных условиях места и времени. Отразившееся в Дигестах право позднего Рима возникло на основе античного способа производства, поэтому некоторые пытаются доказать, что они не совсем подходят для изучения Византии. Однако мы считаем, что их составители изымали лишь то, что сохраняло свою актуальность для того времени.

Дигесты – это прежде всего часть Corpus iuris civilis, как назвали его позже болонские юристы. Император Юстиниан, с именем которого связана кодификация римского права, понимал, что многие положения классических юристов, высказанные в III в., уже не подходили к условиям Восточной Римской империи (Византии)VI в. Из оставшегося наследия надо было отобрать то, что еще сохраняло свою силу и могло быть применено в качестве источника уже византийского права.

Систематизация сочинений юристов Конституцией Юстиниана от 15 декабря 530 г. была поручена видному юристу того времени Трибониану, который носил звания «magister officiorum» и «questor sacri palatii» что приблизительно соответствует позднейшей должности министра юстиции. Трибониан подобрал себе шестнадцать сотрудников — одного чиновника, одиннадцать адвокатов из высшего суда и четырех профессоров права из Константинопольской и Бейрутской школ (Феофила, Дорофея, Анатолия, Гратина). Инструкция, именуемая «Dео аuctore» (она помещена в начале Дигест), предписывала комиссии извлечь из сочинений юристов, наделенных ius respondendi, все, что сохранило практическое значение; все же ненужное и устаревшее — опустить. Противоречия надлежало устранить. Все это видно из конституции «О составлении Дигест», из конституции «Omnem», и из конституции «об утверждении Дигест».

Комиссия разделилась на три подкомиссии, или секции, каждая из которых обрабатывала серию сочинений определенного характера. Так, первая брала труды по цивильному праву, вторая — по преторскому эдикту, третья — сочинения Папиниана казуистического характера. Выдержки, сделанные подкомиссиями, затем сводились воедино на пленарных заседаниях.

При расположении материала, установлении последовательности производилось сравнение с кодексом Юстиниана (Соdех Iustinianum) и постоянным эдиктом (Еdictum perpetuum).-В целом Дигесты (во всяком случае, кн. 2—46) следуют системе преторского эдикта (правда, с большими изменениями и добавлениями). В ряде случаев в соответствии с Конституцией Юстиниана придерживались системы того сочинения, которым пользовались. Свою огромную работу комиссия выполнила необычайно быстро — всего за три года. 16 декабря 533 г. в сенате было доложено об окончании работы, вылившейся в сборник «Digesta seu Pandectae»

Слово «Digestaа» происходит от глагола «digеrеrе», т. е. разделять. Греческое слово «Раndectае» "означает «Полное собрание», «все в себя вмещающее». Дигесты вступили в законную силу 30 декабря 533 г. Комиссия пользовалась трудами 39 авторов. С некоторой гордостью сообщалось, что вместо 3 млн. строк, державшихся в 2 тыс. книг юристов, комиссия свела текст к 150 тыс.

Комиссия делала извлечения (ехсеrрtа) из сочинений тех пяти наиболее крупных юристов, которые указом Валентиниана о цитировании были признаны самыми большими авторитетами. Кроме того, она пользовалась сочинениями тех юристов, на которые ссылались эти пятеро. Правда, комиссия отказалась от предписания Валентиниана об учете мнения большинства голосов в случае разногласий. Она же восстановила в силе критические замечания Павла и Ульпиана на высказывания Папиниана. Дело в том, что еще в 321 г. император Константин запретил пользоваться этими замечаниями, чтобы прекратить постоянные столкновения мнений юристов.

Больше всего материалов (цитат или отрывков) было заимствовано зз сочинений Ульпиана (около 2500 отрывков, т. е. одна треть Дигест) и Павла (одна шестая). Сочинения Папиниана составили восемнадцатую часть, Юлиана — двадцатую, Помпония и Цервидия Сцеволы — двадцать пятую, Гая — тридцатую, Модестина — сорок пятую, Марцелла — шестидесятую и т.д. Почти все из цитируемых юристов жили в период Империи, большинство — в период принципата.

Но в Дигестах встречаются отрывки и из произведений более ранних юристов, в частности Лабеона, Альфена Вара.

Таким образом, хотя комиссии было предписано воспользоваться сочинениями только тех юристов, которые обладали ius respondendi, она в данном случае такой строгости не проявила.

Основным содержанием Дигест являются фрагменты, относящиеся к частному праву. Но многие места относятся к публичному праву, а так же к тому, что мы назвали бы «общей теорией права». Так, уже в титуле I книги I Дигест дан ряд общих определений, ставших хрестоматийными: правосудия, предписания права, науки права, или юриспруденции. Здесь же говорится о разделении права на частное и публичное, цивильное и право народов. Большой интерес представляет фрагмент из Помпония о происхождении и развитии римского права. В титуле III речь идет о законах, сенатусконсультах и длительном обычае, а в титуле IV — о конституциях принцепсов. К публичному же праву относятся кн. 47—48 и отчасти 49 (уголовное право и процесс). Кроме того, вопросы публичного права включены в титуле XI (о праве фиска) и XIV (о военном или лагерном пекулии) книги 49 и в титуле VI (об иммунитетах) книги 50. Наконец, в различных книгах Дигест встречаются положения, которые с учетом современной нам систематики относятся к международному праву.

Комиссия под председательством Трибониана работала не только ножницами, но и пером. Она не ограничивалась извлечением цитат из сочинений юристов и расположением их в известной системе, но вторгалась в цитируемый текст, сокращая его. Цель сокращений состояла в том, чтобы достичь большей сжатости изложения либо опустить устаревшие места. Порой комиссия делала вставки, которые поясняли текст, а иногда и дополняли его новыми юридическими определениями. Дело в том, что в эпоху Юстиниана немало институтов классического права уже стало анахронизмом. Так, потеряло свое значение деление вещей на манципированные и неманципированные; различие между цивильной и преторской собственностью, между легатами и фидеикомиссами. Поэтому комиссия вычеркивала те слова, которые устарели, и заменяла их новыми. Сама комиссия Трибониана не отмечала, в каких местах она что-то изменила.

Составители Дигест, руководствуясь указанием Юстиниана, стремились избежать повторений и противоречий, но полного успеха в этом не добились. В тексте имеются и повторения и противоречия.

Поскольку Юстиниан смотрел на Дигесты как на законодательный сборник, т. е. акт официальный, он запретил юристам писать комментарии к ним. Было разрешено лишь делать небольшие извлечения в подлиннике, сводить несколько титулов одного содержания в единое целое, делать переводы на греческий язык, так называемый подстрочник. Отныне император становился единственным толкователем законов. Во всех сомнительных случаях судьи обязаны были обращаться к нему за разъяснением. Структура Дигест такова. Они делятся на 7 крупных частей, каждая из которых включает в себя по нескольку книг. Все книги (за исключением кн. 30—32) делятся на титулы. Всего титулов 432. По своему объему они порой заметно различаются. В каждом титуле цитаты из сочинений юристов расположены в определенной последовательности. Сначала идут извлечения из работ, комментирующих ius civile. Эти комментарии — сочинения Сабина и его комментаторов (libri ad Sabinum) — в романистической литературе именуются «массой Сабина». Затем идут цитаты из сочинений, посвященных преторскому эдикту (libri ad Edictum) — «масса эдикта». После этого — выдержки из сочинений, созданных на основе юридической практики (questiones et responsa). Эти сочинения составляют так называемую «response Papiniani» — «массу Папиниана». Перед каждой цитатой стоит inscripcio: назван автор и сочинение. А затем уже следует цитата.

В современных изданиях Дигест цитаты или отрывки чаще всего обозначены буквой l (1еgеs), а иногда знаком fr. (fragmenta) и перенумерованы. Всего в Дигестах более 9 тыс. фрагментов. Наиболее пространные из них разделены на параграфы. В подлинных рукописях Дигест отдельные извлечения на параграфы не подразделялись. К поздним временам относится также практика открывать параграфы «началом».

Древнейшая рукопись Дигест – «Littera Florentina» (по месту ее хранения – Флоренция, до 1406 г. она хранилась в Падуе.) датируется VI или VII в. она хорошо сохранилась, имеет относительно мало пропусков или искажений. Существуют и боле позднее рукописи глоссаторов. Первым печатным изданием Дигест было издание Готофреда 1583 г., которое объединяло все части кодификации Юстиниана; именно за ним закрепилось название Свод гражданского права.

З. В. Удальцова рассматривает значение Дигест трех аспектах. Историческое значение прежде всего в том, что они «дали возможность выявить и некоторые аспекты эволюции общественных отношений в империи в этот период». Научное значение Дигест заключается в том, что они не столько разрушили, сколько сохранилидля последующих поколений классическое римское право. Практическое значение проявилось в том, что они явились главным источником рецепции римсого права (17-18).

К сожалению, мы пользовались изданием, включающим в себя только перевод И. С. Перетерского, содержащий лишь треть Дигест. Но другие издания как на латыни. Так и новое издание русском языке не были нам доступны. Мы, однако, считаем удовлетворительным тот материал, который представлен в данном издании.

Безусловно, в Дигестах отразился цинизм рабовладельческого общества, что отражает мировоззрение этого общества, которое делилось на людей и телесных вещей, которыми являлись рабы. Для нашей темы это имеет значение, ибо мы видим, что не у всех человеческих существ были права, достойные имени ЧЕЛОВЕК. Не родились еще гуманисты, нет современной цивилизации с ее правами человека и гражданина. Поэтому мы оценим не только то, что не соответствует нашим понятиям о гуманности, но и достижения ранневизантийского права.

Институции[2]. 13 февраля 528 г. император Юстиниан создал комиссию из 10 человек с участием Трибониана и уже 7 апр. 529 г. был обнародован кодекс Юстиниана, который вобрал в себя все императорские конституции I-VI вв. Обрадованный успехом, то же самое Юстиниан решил сделать и с так называемым «древним правом», то сочинениями римских юристов, их комментариями к цивильно-преторскому праву. 15 декабря 530 г. он издал указ о создании комиссии из 15 человек во главе с Трибонианом. Тот взял себе 2 профессоров из Константинопольской Академии (Теофил и Кратин) и 2 из Беритской Академии (Дорофей и Анатолий), в комиссию вошли 11 адвокатов. Одновременно с составлением Дигест Трибониан, Теофил и Дорофей по поручению Юстиниана подготовили Институции – учебник для студентов, начинающих изучать римское право. 21 ноября 533 г. императорским указом, обращенным к юношеству, Юстиниана были официально утверждены, им был статус императорской Конституции. Позднее была опубликована вторая редакция Кодекса, а уже после смерти Юстиниана опубликованы так называемые «Новеллы», то есть собрание императорских конституций, вышедших уже после издания кодекса в 535-536 гг.

Сам Юстиниан назвал свою кодификацию «храмом римской юстиции». Институции занимают особое место в кодификации Юстиниана. Они были призваны служить полугодичным курсом для начинающих студентов. Само слово institutions означает по латыни «элементарные излождения», «наставления», то есть, речь идет об учебном пособии или, попросту, учебнике по римскому праву.

Хотя работой по созданию Институций занимались Трибониан, Теофил и Дорофей, однако написаны они от лица самого Юстиниана. Очевидно, что сам император, что называется, редактировал текст, внося свои замечания и соображения, что видно и по самому тексту Институций. Сам же текст, как предполагают современные ученые, готовили по первым двум книгам - Дорофей, а по 3 и 4 книге - Феофил. Главным источником учебника по собственному признанию Юстиниана служили Институции Гая - юриста II в. н.э. Да и по структуре и содержанию - это в значительной мере повторение Институций Гая. Кроме того, Юстиниан ссылается на книгу «Повседневных дел» того же Гая. Дополнительным источником учебника служили Институции Флорентина, Ульпиана и Марциана. Нередко авторы учебника также ссылаются на собственные постановления Юстиниана, на императорские конституции Марка Аврелия (II в. н.э.), Антонина Пия (II в. н.э.), соправителей Севера и Антонина (II-Ш в. н.э.), Зенона (V в. н.э.) и, наконец, Юстина (VI в. н.э.). Достаточно часто встречаются ссылки на законы XII таблиц, ведь Юстиниан вообще был известен своим уважением к этому древнему своду. Далее попадаются ссылки на республиканские законы (особенно на закон Аквилия) и некоторые сенатусконсульты императорского времени. Наконец, встречаются ссылки и на отдельных римских юристов: Муция Сцеволу, Сабина, Папиниана и др. Несомненно, Юстиниан стремился показать свою образованность, иногда цитируя даже Одиссею Гомера и Энеиду Вергилия.

Институции состоят из 4 книг, которые в свою очередь делятся на титулы и параграфы. Именно в этом учебнике дано известное определение права: «Юстиция заключается в постоянной и твердой воле воздавать каждому свое. Юриспруденция же есть познание божеских и человеческих дел, понимание справедливого и несправедливого.»(I, 1) В первой книге после общей характеристики системы римского права и его источников, даются определения различных статусов лиц, излагаются институты семейного права. Во второй книге рассматриваются категории вещей, права собственности и владения, узуфрукт и сервитуты, а также завещания. Третья книга рассматривает наследование по закону и обязательственное право, в том числе различные виды контрактов и квази-контрактов. В четвертой книге излагаются обязательства из деликтов, система исков, прeторских интердиктов, эктраординарный судебный процесс и государственные преступления

Текст Институций дошел до нас в нескольких рукописях IХ-XII никои, среди которых можно отметить Берлинский манускрипт IX инки (соdех bibliotheсае regis Berolinensis), Бамбергенский манускрипт IX-X веков (соdех bibliotheсае рubliсае Ваmbergensis), Верселленскую рукопись IХ-Х веков (соdех Versellensis), Афинскую рукопись 1Х-Х некой (соdeх Taurinensis bibliotheсае regiae Athenaei), Парижскую рукопись XI века (соdех bibliotheсае рubliсае Parisiensis) и т.д.

Русский текст Институций Юстиниана печатается в используемом нами издании с переработкой по изданию: Институции императора Юстиниана. перевел Д. Расснеръ. Книга I-IV. С-Петербург, 1888-1890. Латинский текст печатается по изданию: Corpus iuris civilis. Institutiones. Rес. Р Кrueger. Vо1. I. Веrоlini 1908. В отдельных случаях, когда, например, Д. Расснер переводил опущенные в издании Крюгера греческие тексты, учитывался и текст оригинала, приведенный в книге Д. Расснера.

Отражение человека сходно с тем, что представлено в Дигестах, однако есть некоторые уточнения и дополнения.

Эклога[3]. Основным источником для ее составителей послужил четыре части обширного Юстинианова свода — Институции, Кодекс, Дигесты и Новеллы. Но кроме них были использованы и конституции последующих императоров. Наконец, кое-какие положенья были, по всей вероятности, введены в действие впервые самой Эклогой

Несмотря на краткость свода, Эклога по своей тематике охватывает обширный круг проблем обязательственного, семейного, наследственного, процессуального, уголовного права. Не только в области процессуального права, но и во всех прочих в IV—V вв. наблюдался глубокий переворот в правовых воззрениях, который ряд исследователей рассматривает как следствие воздействия на римское право народного, местного обычного права восточных провинций.

Ознакомление с содержанием Эклоги показывает, что в этом сборнике права имеется ряд новых черт, отличающих его не только от римского права античного времени, но и от предшествующего византийского законодательства.

В отношении порядка расположения материала и характера изложения Эклога отступает и от Кодекса Феодосия и от книг, вошедших в состав «корпуса» Юстиниана, — Институций, Дигест, Кодекса и Новелл.

Первые три титула Эклога трактуют о браке, обручении и приданом. Следующие три — о завещаниях и наследовании по закону. VII титул — об опеке и попечительстве. VIII — об освобождении рабов и вольноотпущенниках. IX, X, XI, XII, XIII, трактуют о договорах купли-продажи, займах, товариществах, залогах, аренде, найме. XIV — о свидетелях. XV — о мировых сделках. XVI — о лагерном пекулии. XVII посвящен вопросу о наказаниях за уголовные преступления, XVIII — разделу военной добычи.

Изменения затронули законоположения, относящиеся к различным сферам права. Так, существенные дополнения были внесены в статью о государственной измене, основанную на статьях Кодекса и Институций.

Наиболее бросающиеся в глаза изменения констатируются в XVII титуле Эклоги. Характерной чертой Эклоги является большое число членовредительных наказаний — отсечение руки, отрезание носа, языка, выкалывание глаз, наказания розгами, плетьми предусмотрены в целом ряде статей этого титула.

Еще в конце XVI в. И. Леунклавий в своем издании памятников греко-римского права опубликовал под названием Эклоги Льва и Константина сборник права, который послужил отправной точкой при дальнейших публикациях Эклоги. Однако этот текст не тождественен с подлинной Эклогой Льва и Константина[4]. Научное издание Эклоги, не утратившее своего значения и в настоящее время, было впервые выполнено К. Э. Цахариэ фон Лингенталем в 1852 г. Это критическое издание основано на обследовании значительного числа рукописей Эклоги.

Параллельно с изучением и изданием текста Эклоги целый ряд исследователей в текущем столетии занимался переводом Эклоги па новые языки и комментированием ее содержания.

Уже больше столетия ученые спорят о датировки Эклоги. Дело в том, что в сохранившихся рукописях Эклоги заглавие содержит разные даты издания. По-видимому, по вине переписчиков цифровые обозначения были спутаны. Поскольку сочетание имен императоров, названных в заглавии, встречается в истории Византии дважды, вопрос о том, какую из указанных в рукописях дат считать правильной, вызвал большие расхождения между исследователями, которые не преодолены до конца и сейчас. Васильевский подробно разбирает проблему датировки, приходя к выводу, что «Если позволительно высказать несколько смелую мысль, то мы даже полагаем, что с самого начала не было никакой необходимости отыскивать девятый индикт в конце царствования Льва Исавра, что 726 год от Р. X. (6218 александрийской, 6234 римской мировой эры), также совпадающий с IX индиктом, даже лучше мог бы соответствовать всем данным условиям, чем 741 год, в июне месяце которого император Лев кончил свою жизнь Мы сейчас должны будем перейти к предисловию Эклоги, при чтении его нам встретится несколько выражений, как будто не совсем идущих к государю, уже двадцать пять лет проведшему на престоле»[5]. Острогорский поддерживал тех, кто считал, что Эклога создана в 726 г.[6]. Медведев не делает окончательного выбора между 726 и 741 г.[7]. Липшиц пишет, что дата точно установлена Д. Гинисом, что свод был издан 31 марта 726[8].

Эклога позволяет нам рассмотреть то, каким человек представлялся в византийском праве VIII в. Увидеть в нем кроме всего прочего и христианина.

Земледельческий закон[9] (ЗЗ). Этот юридический памятник вызывает множество споров по поводу того, где, когда, кем и по какому поводу он был создан. Среди дат называются VII в[10], правление Юстиниана II. Есть точка зрения, что является памятником законодательной деятельности Льва III и Константина V[11]. Дэльгер считал, что этот памятник, близкий к Corpus juris civilis, был отредактирован частным юристом в конце VII – первой четверти VIII в. По мнению Караяннопулоса, terminus post quem – издание паратитулов во второй половине VI в., а terminus ante quem - приблизительно X в. Ряд исследователей видели в ЗЗ эллинистическое происхождение норм[12], а также влияние Моисеева законодательства[13]. Среди мест локализации места, где был издан ЗЗ историки называют византийскую Италию, отмечающие некую его близость с таким памятником лангобардского права, как Эдикт Ротари[14]. Некоторые считают, что ЗЗ был создан в столице империи. И. П. Медведев приходит к выводу о южноитальянском происхождении памятника[15].

Земледельческий закон состоит из 83 статей, посвященных различным вопросам сельского хозяйства. В своей работе мы пользовались изданием ЗЗ, которое считается одним из наилучших в России, но и зарубежом. Оно содержит не только подробную историю изучения, но и рукописную традицию, параллельный русский и греческий (оригинальный) текст, прекрасные комментарии, а также кроме греческой, славяно-русскую редакцию ЗЗ. Данный юридический памятник ярче всех нам даст о человеке-земледельце, самой распространенной категории в Византии.

Цитироваться источники будут не постранично, а так, как принято цитировать юридические памятники, номер книги, титула, статьи и параграфы.

Византийское право начало изучаться еще в Средние века. Речь идет о болонских юристах, которые «открыли» для Запада кодификацию Юстиниана и назвали позднее ее Corpus juris civilis. Под этим именем было издано впервые Дионисием Готофредом.

Исследуют право не только историки, но и юристы, историки права. Одним из виднейших русских историков римского права был И. А. Покровский[16], который в своей работе прекрасно повествует о кодификации Юстиниана, а также о рукописной традиции и первых печатных изданий Дигест, Институций, Кодекса и Новелл Юстиниана. Он же разбирает проблемы рецепции римского права в Византии, на Востоке и на Западе. Покровский соглашался с тем, что Юстинианов свод был основой византийского права.

О самом процессе рецепции римского права мы получили представления, прочтя статью В. А. Томсинова[17], в которой, несмотря на акцент на Западную рецепцию права, дает прекрасное теоретическое объяснение самого процесса.

В России византиенистика привлекала значительное количество ученых, многие из них основывали свои сочинения на правовых документах.

Одним из виднейших дореволюционных визаентинистов был В. Г. Васильевский[18], посвятивший одну из своих работ законодательству иконоборцев, а именно Эклоге. В этой книге он не только анализирует постановления этой выборки, но и рассматривает различные исследования, а также сопоставляет Эклогу со средневековыми юридическими памятниками Руси. Он подчеркивает важность законодательства Льва III и его сына Константина. Васильевский освещает и проблему датирования Эклоги, приводит различные точки зрения историков, а также подсчеты[19]. Он считает, что нужно отказаться от попытки исправить цифры, указанные в рукописях, необходимо выбрать между интердиктом и годом, исследователь предпочитает интердикт, т.к. считает возможным, что год по своему соображению дописали переписчики[20]. Васильевский считал, что это более прогрессивное законодательство, значительно теснее связанное с христианством. Эта работа позволяет нам отметить гуманность законодательства, в котором, возможно, впервые в светском законодательстве проявился человек-христианин. Достаточно лаконично, но в ней рассматриваются и положения ЗЗ.

А. Р. Корсунский, одних из виднейших византиноведов середины XX в., одну из своих статей посвятил колонату[21]. В ней он освящал источники колоната в V-VI вв., связь процесса формирования колоната с классовой борьбой, статус приписного колона, или адскрипция, и так называемого свободного колона, роль государства в процессе формирования колоната, используя преимущественно юридические источники, не пренебрегая, однако, литературными и папирологическими. Эта работа позволила нам ознакомиться с положением колонов, посмотреть были ли они полноценными гражданами общества, как они воспринимались законодательством.

З. В. Удальцова в своей статье рассматривает ряд вопросов, среди которых причины кодификации Юстиниана, эволюция постклассического права и источники свода гражданского права Юстиниана, Corpus juris civilis и порядок его составления, его составляющие, реформы юридического образования, социальную сущность и юридическую направленность законодательных реформ Юстиниана[22]. Первая часть ее работа дает общее представление об источники, вторая позволяет не только посмотреть на социально-экономическую картину, отраженную в Corpus juris civilis, но и понять доктрину права, в том числе и по отношению к человеку.

Одной из известнейших византинистов была Е. Э. Липшиц, написавшая ряд работ, касающихся темы нашего исследования. В одной из ранних своих монографий, посвященной общей истории византийского общества[23], одна из глав рассматривает законодательство и право в VIII – IX вв. и в частности Эклогу, касаясь и Юстинианова права. Она считает, что «хотя Эклога и не ломала установленного порядка вещей, но она внесла много нового в действовавшее законодательство, развивая далее те тенденции, которые были уже заложены в праве VI и предшествующих веков»[24]. В статье, написанной в том же году, Липшиц более подробно останавливается на социальной сущности законодательства Эклоги[25]. Исследователь приходит к выводу, что программные установки, данные в предисловии Эклоги, реализованы крайне непоследовательно, не было коренных перемен, прослеживается лишь ряд новых черт. Многие нормы были почерпнуты из обычного права восточных провинций. Липшиц отмечает, что Эклога и Земледельческий закон дополняют друг друга, Эклога была ориентирована на Восток, а Земледельческий закон - на Запад. Одной из важнейших работ по нашей теме является монография Липшиц «Право и суд в Византии в IV – VIII вв.»[26]. В конце своего труда она делает четкие выводы, которые вкратце можно изложить следующим образом. 1. Перестройка права шла в направлении приближения классического римского права к изменившимся условиям жизни общества того времени. 2. В Византии «вульгаризированное» римское право способствовало глубокому общественному перевороту, связанному с крушением античного общества и началом средневековья, феодализма. 3. Первый этап развития византийского права внес много нового в развитие юридической науки. 4. С конца V в. в византийском праве наблюдается поворот в сторону активного изучения классического права, на его базе был создан свод в VI в., но уже он отразил изменения, которые в дальнейшем стали все более явными. 5. Дальнейший стимул законодательство и право получило в период разработки Василик, а также в связи с греческим комментариями к своду VI в. Одним из источников развития законодательства было обычное право «варварских» народностей. 6. Кризис судебной системы вызвал реформу, нашедшую выражение в Эклоги и ряд других законов того времени. 7. Эклога и Земледельческий закон пользовались огромной популярностью не только в самой Византии, но и сопредельных государствах. Новый этап в развитии византийского права связан с изданием Прохирона[27]. Помимо своей самоценности, эта работа позволяет ознакомиться с обширной историографией, особенно для нас важны зарубежные авторы, с которыми у нас не было возможности ознакомиться в оригинале. Одной из ее последних работ[28] по данной теме была глава в книги, посвященной византийской культуре IV – пер. пол.VII вв. В ней Липшиц рассматривает юридические школы и развитие правовой науки этого периода. Ее работы позволяют получить представление как об общем характере Эклоги, так и об отдельных ее нормах.

У Г. Л. Курбатова[29] достаточно много работ, одну из которых мы посчитали необходимым использовать работу, посвященную разложению античной городской собственности в Византии IV-VII вв. Для нас эта статья важна, т.к. она раскрывает положение такой социальной группы византийского общества, как куриалы.

Монография Л. Г. Лебедевой[30] о социальной структуре ранневизантийского общества подводит итог многолетней работы исследователя[31]. Она приходит к выводу о том, что, несмотря на значительные сдвиги, социальная структура этого общества сохраняет черты определенной устойчивости. Отмечает исследователь и сохранение сильных рабовладельческих тенденций, а также своеобразие византийского колоната, который, однако, оставался позднеантичным институтом. Плебейское сословие, согласно выводам Лебедевой, не утратило черт рабовладельческого сословия. Муниципальная знать также сохраняло свою роль, а особенности сенаторского сословия обеспечивали устойчивость ранневизантийской государственности[32]. Ряд вопросов, связанных с рабством, Лебедева освятила в своей относительно недавней статье[33].

И. П. Медведев в главе, посвященной развитию правовой мысли в вт. пол. VII – XII вв., рассматривает Эклогу, ее основные нормы и принципы, отраженные в ней[34].

Среди зарубежных авторов интересен сербский ученый G. Ostrogorsky[35], с чьим общим трудом по истории Византии мы ознакомились на английском языке, в переводе английского византиниста J. Hussey. В этой монографии представлен не только прекрасный обзор литературы, но достаточно много внимание уделено нашим источникам. Его работа сопровождена прекрасными картами, а также списком всех византийских императоров.

Кроме того, важным трудом является книга М. Бартошека[36], которая позволяет ознакомиться с определениями римского права, разобраться с трудностями терминологии.

Проследив развитие исторической мысли, направленной на изучение византийского права, мы можем сделать вывод, что исследователи в основном обращали внимание на экономическое положение, вопросы эксплуатации человека человеком, лишь немного рассматривает менее материальную сферу, сферу восприятия человека как такого. В своей работе мы попытаемся показать хотя бы часть того представления о человеке, которое отразилось в праве. Конечно, трудно избежать обращения к экономическому положению, тесно связанному с правовым статусом, но основное внимание мы попытаемся обратить к социальным, мировоззренческим сторонам понимания такого сложного термина как ЧЕЛОВЕК.

Человек в византийском праве: различные аспекты

Верхушкой византийского общества продолжало оставаться сенаторское сословие, в которое постепенно включается все большая часть бюрократического чиновничества и частично местная знать. Об этом процессе также хорошо написала Лебедева[37]. В Дигестах одно конкретное упоминание о них, но им посвящен пусть небольшой, но отдельный титул. (I, 9). Однако он, к сожалению, не дает четкого представления. Привилегированность, особое положение в обществе проявляется в положениях брачного права. Более интересными являются данные, представленные в Эклоги. В титуле, касающимся свидетелей, обращается внимание, что люди, имеющие звание, должность «…наперед считаются приемлемыми». Это подтверждает мнение о том, что степень достоверности показаний определялась в первую очередь социальной принадлежностью свидетеля. Хочется отметить, что в этом смысле Эклога была прямой наследницей законодательства Юстиниана[38], текст данной статьи основан на новелле Юстиниана[39]. Следующая статья повествует о том, что могли выгнать из сената за «неблаговидное поведение», что влекло собой потерю права судить и свидетельствовать. Этот пункт основан на Дигестах.

Следующее упоминание сановных лиц встречается в титуле, касающемся штрафов, которые, как мы видим, различаются для них и для простого человека, которому не всегда по силам уплатить высокий денежный штраф. Слова «в меру своего состояния» Б. Зиноговиц толкует как ¹/₄ часть состояния[40].. Васильевский, как и ряд других исследователей, считают такое различие в наказании в зависимости от имущественного и социального положения виновного. Естественно, что ЗЗ не содержит сведений об этой категории византийского населения.

Мы можем отметить, что сенаторы, по-прежнему, несколько дистанцировались от остального общества, сохранялось понимание об их достоинстве, лица стремились быть причислены к этому сословию.

Примечательно, такая группа позднеримского и ранневизантийского населения, как куриалы не упоминается в наших источниках. Читателю советуем обратиться к работе, на которую мы уже неоднократно ссылались, а именно к Г. Е. Лебедевой. Она подводя итог анализу законодательства Юстиниана, пишет, что его меры были запоздалыми и в сословии куриалов произошла необратимая дифференциация, «окончательно расколовшая массу куриалов на «бедных», тех кто утратил сословные связи и традиции, и «богатых», «глав курий», которые социально слились в достаточно единый слой с крупными землевладельцами-нобилями», выступая все чаще и в законодательстве как представители одной с ними социальной групп»[41]. Таким образом, из исследования Г. Е. Лебедевой мы видим, что в VI-VIII вв. в Византии не куриалы представляли основное городское сословие. Достаточно много внимание куриалам в своих работах уделяет Г. Л. Курбатов[42].

Человека можно рассматривать с разных сторон и в разных сферах его бытия. Это относится и к отражению человека в праве. Как говорилось выше, мы рассмотрим несколько аспектов. В связи с рабами нам бы хотелось рассмотреть, как воспринималась свобода в византийском обществе.

Не для кого ни секрет, что античное общество и во многом ранневизантийское, прежде всего делилось на свободных и подчиненных чей-то власти. Ко второй категории относятся в первую очередь рабы. Естественно, проблеме рабства, в том числе, в ранневизантийском обществе посвящено множество работ, особенно это касается советской историографии. Однако в своей работе мы подойдем к этой проблеме не с точки зрения экономического положения рабов, что во многом достаточно подробно сделано нашими предшественниками. Статус рабов, отраженный в большей степени именно в законодательстве, мы также рассмотрим лишь мимоходом, а сосредоточимся на социальных, культурных проблемах рабства, связанных с их положении в обществе именно как людей. В этой части нашей работы мы обратим внимания не только на статьи, непосредственно посвященные рабам, но и те, которые касаются как свободных, так и рабов.

Надо отметить, что законы, посвященные категории рабов самые многочисленные. Это можно рассматривать с разных точек зрения. Во-первых, это говорит о том, что рабы сохраняли свою значимость и в ранневизантийском обществе. Во-вторых, законы, касающиеся нарушений законов рабами, могут свидетельствовать о том, что рабы все чаще выходили из повиновения. Надо отметить, что рабы по-прежнему являли собой низшую часть общества, не имели практически никаких прав. В нашей работе нам бы не хотелось касаться экономической эксплуатации рабов. Считался раб человеком? Стало ли это только юридическим состоянием или оставались народы, отдельные лица, которым должно находиться в рабском состоянии? Каково представление о рабах в законодательстве? Каков менталитет законодателя по отношению к рабству и рабам? На эти вопросы мы попробуем дать ответы.

Наибольший материал представлен в Дигестах. «3. (Гай). Основное деление, относящееся к праву лиц, заключается в том, что все люди суть или свободные, или рабы.» (Dig., I, 5, 3). Там затрагиваются проблемы общего положения рабов в обществе, экономических прав их хозяина на них, наказаниях рабов. Характерно, в большинстве случаев, рассматривать раба как вещь, которую можно продать, купить, сдать в аренду, подарить, передать по наследству и т.д. однако уже прослеживается новое отношение к рабу. На наш взгляд, это можно расценить как веяния нового зарождающегося общества (опасаемся назвать его феодальным, т.к. до сих пор в науке идут споры о природе византийского общества, но наша тема не затрагивает эти вопросы.

Сначала ознакомимся с постановления, характеризующие античное представления о рабе как о веще, о чем-то, что ниже просвещенного грека и римлянина, что является лишь говорящим орудием. «…некоторые вещи суть телесные…например… раб» (Dig., I, 8, 1 §1). Важно отметить, что власть над рабами относилась к праву народов (Dig., 1, 6., 1, § 1). Это означает, что могли быть народы, не знающие рабства.

Показательно, что отличаются наказания рабов и свободных. Это, как правило, телесные наказания. Иск мог предъявляться рабу, расследование могло производиться при помощи пыток, и в случае невиновности раба, хозяину возмещались убытки. Интересно то, что возбуждалось дело о предъявлении ложного обвинения, что свидетельствует, возможно, о том, что к рабу хотя бы в какой-то степени стали относиться как человеку.

Раб не считался субъектом права, его даже нельзя было вызвать в суд, необходимо было «вчинить иск о предъявлении раба» (Dig., II, 7, 3).Безусловно, это можно воспринять как свидетельство того, что раб был вещью, неполноправным членом общества. Но важно и то, вопрос возник о том, чтобы вызывать раба в суд, можно проследить маленький прогресс. Лебедева отмечают тенденцию, наметившуюся с VI в.: раб лично являлся в суд, если рассматривалось дело о его статусе, о его свободе. Также подкидыши перестали становиться рабами тех, кто их принял[43]. Естественно, раб не мог заключать договоры до получения свободы (Dig., II, 7, § 18), но, возможно, были прецеденты, иначе бы постановление не вышло. Рабы часто являлись предметом сделки (Dig., II, 27, §6).

Интересно, что во многих случаях рабы приравнивались к детям, что свидетельствует о сходной системе зависимости от pater familias.

Достаточное количество постановлений затрагивают рабов, имеющих пекулий, (Dig., II, 28, § 2). Это говорит о том, что пекулий стал более широко распространен и, видимо, был более рентабелен, чем другие формы эксплуатации. Нам же важно то, что в каких вопросах раб мог получить хотя бы частичную свободу. Это, конечно, не мелкий крестьянский собственник развитого феодализма, но, возможно, лишь тенденция, которая важно сама по себе, т.к. в определенный момент количество (распространенность явления) могло перетечь в качество (новый тип явления). Однако у раба могло быть другое лицо, ведущее дела, относящиеся к пекулию. Это будет прокуратор, который может быть и у свободного человека. Но без пекулия у раба не может быть прокуратора.

Рабы не исчезли из юридических документов даже более позднего времени, в том числе из ЗЗ, правда, там они уже не связаны с земледелием, они упоминаются в связи со скотоводством, что, безусловно, несколько меняет и отношение к ним. Но наказания их по-прежнему остаются телесными, это связано с тем, что у них нет собственности, и значит, не с чего платит штраф. Липшиц на основании данных Эклоги приходит к выводу, что «Мы уже обращали внимание па то, что одной из наиболее заметных черт своеобразия византийского феодализма являлось длительное сохранение остатков рабства и рабовладельческих отношений. В византийском законодательстве как VI, так и последующих столетии, институт рабства оставался в силе, хотя никаких свидетельств о применении труда рабов в производство мы в Эклоге не находим. Если руководствоваться данными Эклоги и других близких к ней по времени законодательных памятников, то можно прийти к заключению, что процесс уменьшения роли рабства в производстве и вытеснения его трудом свободных, эксплуатируемых в различных формах и степени мистиев, париков, колонов, по-видимому, продолжался, хотя самый институт рабства уничтожен не был»[44].

Со временем мы можем отметить важное изменение: рабское положение не то, что только наследственно или наступают в результате попадания в плен, но и это может продажа детей, себя и т.п. Мне кажется, что это свидетельствует о том, что рабское положение стало рассматриваться больше как юридический статус, а не как другая природа или другой вид людей, иная порода. Происходит унификация терминологии, обозначающей рабов, наиболее употребительными терминами становяться термины, определяющие лишь юридический статус[45]. Возникает вопрос о наличие души у раба и, возможно, она у него все-таки есть, исходя из законодательства. Несмотря на то, что в рабах по-прежнему цениться послушания, хозяева наказываются за плохое, крайне жестокое отношение к рабам, им запрещают по своей воле убивать, начинает проявляться более гуманное отношение. И все же как для римлянина и для грека, так и для византийца свобода было одной из основных ценностей.

Одной из основных ценностей нашего времени является свобода. Для византийца это не столько этическая, нравственная, сколько правовая, юридическая категория. Для данного этапа развития Восточной Римской империи ее можно было потерять навсегда, но нельзя было обрести окончательно. Ярким примером тому могут являться вольноотпущенники. Конечно, то, что в это время это стало достаточно распространенным явлением, возможно, позволяет говорить о смягчению нравов, о более «гуманном» отношении к рабам. И все же вольноотпущенники не становились полноправными членами ранневизантийского общества. Об этом говорят ряд статей Дигест: I, 5 21. Не совсем понятен нам пункт II, 4, 10. Права, которые касаются права вызова в суд, ограничиваются в статье II, 7, 2. Однако вольноотпущенники не отвечает за действия, совершенные в то время, когда он был рабом, если это прямо не касается поступков, совершенных в свободном состоянии III, 5, 16. Важно знать, что отпущенный из рабства и проявивший неблагодарность по отношению к патрону мог быть возвращен в рабское состояние (Dig.,I, 1, 16, 1). Для сына, освобожденного из-под отцовской власти, и для других лиц (освобожденных из-под власти) наступает умаление в правоспособности, так как никто не может быть освобожден из-под власти, не будучи приведен в воображаемое рабское состояние. Иначе, когда раб отпускается на волю, личность раба не имеет никаких прав и не может быть умалена в правах, ибо только в этот день (в день освобождения) он начинает иметь (юридическое) положение IV, 5, 3 § 1, 4. Неокончательность освобождения и необходимость оказывать патрону услуги указывается в пункте XII, 6, 26 § 12. «К вольноотпущеннику должны назначаться опекунами вольноотпущенники, но если назначается свободнорожденный и он не откажется, то он остается опекуном» Dig., XXVI,5, 27 § 1. На наш взгляд, это показатель того, что, с одной стороны, свободнорожденные относились с некоторым презрением к вольноотпущенникам, раз могли отказаться быть у них опекунами, с другой стороны, это говорит о какой-то защите прав вольноотпущенников, т.к. их должны опекать лица, равного с ними положения.

В Институциях целый титул посвящен вольноотпущенникам.1.5 Подчеркивается то, что это третий род людей, после свободных и рабов, которые стал возможным только тогда, когда появилось рабство. Перечисляется там и то, какими способами можно освободить раба, и то, что все вольноотпущенники теперь отпускаются в правами римского гражданства. (Inst., I ,5, 3).

Второй неполноправной группой позднеримского и ранневизантийского общества были колоны, прикрепленные к земле. В наших источниках, к сожалению, не освящается вопрос о разных типах колоны, о разнице в их статусе, поэтому мы не будем поднимать его в своей работе. Для того, чтобы ознакомится с проблемой мы рекомендуем ряд работ Лебедевой[46], которые являются достаточно аргументированными и относительно новыми. Наши источники вообще немногословны, например, в Дигестах одно значительное, да и то косвенное упоминание. Касается оно платы, получаемой от них, которая приравнивается к плодам в случае получения наследства. А. Р. Корсунский пользуется, как и Г. Е. Лебедева более широкой источниковой базой, приходит к выводу о том, что законов формально защищающих права колонов, имели декларативный характер, что колон к VI в. «становился крепостным человеком своего посессора»[47]. Он считает, что колоны-адскрипции все больше сближались с рабами. Если основываться на его данных, то можно констатировать, что колон становиться все меньше человеком, все больше теряет права, свободы, но, возможно, это несколько модернизированный взгляд на его положение, хотелось сказать, что в Дигестах и Институциях нет достаточных данных, чтобы сделать четкие выводы о колонах. Более позднее законодательство (Эклога и ЗЗ) вообще не упоминаются, что, скорее всего, говорит о том, что институт колоната потерял какое-либо значение для производства, а, возможно, вообще перестать существовать.

Особенно интересно то, что в отличие от последующего законодательство, для юридических документов ранневизантийского периода не характерно особое внимание к церковным вопросам. Лишь в Эклоги достаточно статей, наказывающих за преступления против веры. В Дигестах встречаются статьи, поднимающие «церковное» имущество. «Наиболее общим образом вещи делятся на две части: одни являются вещами божественного права, другие - человеческого права. Вещи божественного права - это, например, вещи священные и религиозные. Святые вещи, как, например, стены и врата (города), также некоторым образом относятся к вещам божественного права. Вещи божественного права не входят в чье-либо имущество»Dig., I, 8, 1.. Священные вещи - это те, которые посвящены (богам) обществом, а не частными лицами: если кто-либо частным образом установит для себя святыню, то эта вещь является не священной, а светской. Равным образом если здание сделалось священным, то даже после разрушения строения место продолжает оставаться священным. Но религиозным делает место кто угодно по своей воле, если погребает мертвеца на своей земле. [Но на общем кладбище можно погребать даже без согласия прочих.] На чужой земле разрешается погребать с согласия хозяина: и хотя бы согласие выражено после погребения мертвеца, место делается религиозным. Пустую гробницу скорее следует считать религиозным местом, как об этом свидетельствует Вергилий»Dig., I, 8, 6 §§2-5.

В Эклоге смертью наказываются ереси, странно то, что упоминаются лишь манихеи и монтанисты (17, 52). Несмотря на борьбу с иконопочитателями и монастырями, защищается целомудренность монахинь (17, 23-24). Строго караются и язычники: смерть или при менее сильной провинности (изготовление амулетов) конфискация имущества и изгнание.(17, 43-44). Первое постановление берет начало в законодательстве Юстиниана (Cod. Just., IX, 18). Все это говорит о том, что ранневизантийское общество, как и любое другое средневековое, не отличается свободой вероисповедания. Однако Васильевский подчеркивает, что Эклога была более веротерпимым законодательством, чем другое византийское. Свою точку зрения он объясняет тем, что терпимее стали относиться в евреям, нет наказаний в виде заключения в монастырь, враждебность, однако, к ним явно не высказывается в Эклоге[48]. Видно то, что защищаются имущественные права церкви, сохранилось право церкви быть убежищем.

Показательно, что большинство законов посвящено всем свободным. Разбирать их все нет возможности у исследователя просто физически. Мы постараемся рассмотреть лишь те, что отражают положение в этом обществе и государстве.

Ряд норм Дигест, касаются возможности опекунства плебея над сенатором, но сенатор не теряет свое достоинство, остается сенатором так же, как и его сын (Dig., I, 7, 35)

Большинство положений Дигест, касающихся плебеев, повествуют о различных магистратах, действующих еще со времен республики. В них могли избираться как патриции, так и плебеи. Однако мы считаем это законодательство типично римским, отражающим римское представление о равенстве представительства этих двух групп населения.

Более подробный разбор положения плебеев можно найти в книги Г. Е. Лебедевой[49]. Она отмечает, что и для этого сословия характерно поляризация, привилегированное положение городского плебса, а также то, что Юстиниан пытался затормозить этот процесс. В более позднем законодательстве мы уже не видим этой группы общества, что, наверное, говорит о том, что общество делилось как-то иначе.

В этой главе нам не хотелось бы рассматривать подробно экономические проблемы византийской деревне. Хотелось лишь сделать некоторые выводы о человеке-земледельце. Это крестьянин-общинник, которые имеет в собственности надел земли и пользуется общинными угодьями. Человек, который, возможно, сильнее всех ощущает противоречивость византийского общества, в котором, с одной стороны, сохранились остатки античного права, например, частной собственности, и нового средневекового. Этот человек мог быть рабовладельцами (ст. 72 и др.), зажиточным землевладельцем, мортитом (ст. 10 и др.), апором (ст. 11 и др.), испольщиком (ст. 15 и др.), главным для него была связь с землей, лишь в крайнем случае он мог бросить свой участок, чтобы уйти искать лучшей доли. Однако и он был человеком, не чуждающимся суда, решавший свои дела не только на общей сходки, но и в суде. Среди его ценностей не только материальных, но и отчасти духовных, была земля, скот, виноградник.

Несовершеннолетние. Дети или неполноправные члены обществ?

Достаточно широк круг статей, затрагивающий детей, несовершеннолетних, находящихся под опекой, попечительством, под чужой властью. Показательно, что в некоторых случаях, когда рассматриваются лица, находящиеся под чужой властью, в равном положении оказываются дети и рабы, и подопечные (Dig., II, 1, 7 § 1, 10; II, 14, 2 §2; III, 5,5 § 8, Inst., IV, 4 и др.). Это говорит о сохраняющейся в ранневизантийском обществе в VI в. достаточно сильной власти главы семейства.

Любопытно, что законодателей интересовал вопрос о том, является ли рожденный на седьмом месяце беременности законным сыном. Отвечая положительно в случае законного брака, они тем самым разрешали сомнения, видимо, возникшие вследствие суеверия. Показательна эта норма права тем, что важно было признание того или иного ребенка законным. «Не считаются детьми те, которые родились, имея вид, противоположный человеческому роду и извращенный, например, если женщина родит какое-либо чудовище или что-либо неестественное...»(Dig., I, 5, 14) Нам сложно прокомментировать каким-либо образом эту статью. Защищался тот, кто находится в чреве осужденной на смерть женщины. На наш взгляд, быть может эту норму не следует относить только к гуманности права, но и к тому, что дорог империи каждый подданный как налогоплательщик и т.д. показательно и то правило, по которому «когда заключен законный брак, дети следуют (юридическому положению) отца, зачатый вне брака, следует (юридическому положению) матери» (Dig., I, 5. 19), вторая часть постановления закреплена и в пункте Dig., I, 5, 24. Интересно, что муж должен признать ребенка, если он определенным образом не заявит, что жена, беременна не от него. (Dig., XXV, 3, 1, § 3). Однако это заявление первой должна сделать женщина (Dig., 25, 3, 1 § 5). «Рассматривается как убивший ребенка не только тот, кто его удушает, но и тот, кто его выбрасывает, отказывает ему в содержании или подкидывает его в общественное место для того, чтобы он возбудил (у других) жалость, которой лишен сам (подбросивший)» (Dig., XXV, 3, 4).На наш взгляд, эта норма неплохо защищала детей и , особенно, младенцев.

Черным по белому написано право римских граждан: «в нашей власти находятся наши дети, которых мы породили в законном браке» (Dig., I, 6, 3.). Зависимость всех членов семьи от отца семейства закрепляется в следующем пункте. Интересно, что отцами семейства могут быть и несовершеннолетние. (ibid). За сыном семейства закрепляется в государственных делах место отца. Родители должны носить траур по детям (Dig., III, 2, 11). Сын семейства может иметь своего прокуратора.(Dig., III, 3, 33). Несовершеннолетними считались лица, не достигшие 25 лет. Они нуждаются в попечителях, имеет ряд прав, защищаются законом от незаконных посягательств, особенно это касается имущественных прав (Dig., IV, 4). Характерно, что сын не может сразу стать полноправным гражданином, даже после того, как он освобождается, происходит умаление правоспособности, т.к. «никто не может быть освобожден из-под власти, не будучи приведен в воображаемое рабское состояние» (Dig., IV. 5, 3 § 1). Некоторая свобода выражается в том, что сын может быть третейским и просто судьей своего отца семейства. Однако по частным делам отец может быть судьей для сына.( Dig., V, 1, 77). Показательно, что в некоторых случаях иск против сына может обращаться против его отца (Dig., V, 1, 57). Законодатели защищают имущественные права даже не родившегося ребенка. (Dig., V, 4. 3). Сынов семейства часто наказывали их учителя, только излишняя свирепость наказывалась. Показательно, что икс может предъявить лишь отец семейства настолько, насколько он получил ущерб в связи с «повреждением» сына. (Dig., IX, 2, 5-7).

Между отцом и сыном вполне были возможны финансовые отношения, они брали друг у друга взаймы, отдавали долги. Надо сказать, что в этой группе законов защищаются права сына в большей степени. (Dig., XII, 6, 38). Это может показаться несколько странным, но мы должны помнить стремление в данном случае римлян к разграничению собственности, к тому, чтобы сыну как можно меньше пришлось расплачиваться за неразумные поступки отца или опекунов, как мы это видели из предыдущих законов. Сделки могли совершаться и с лицом. Находящимся в чужой власти, однако существуют ограничения. Нет никаких проблем, если сделка совершается по приказу того, в чьей власти он находиться, но «если не по приказу, но имело место поступление в его имущество (В имущество лица, которому принадлежит власть), то вводится иск о размерах поступления в имущество; если нет ни того ни другого, то (проконсул) установил иск о пекулии.( Dig., XIV, 5, 1). Сын должен был, видимо, просить разрешения отца, чтобы взять взаймы.( Dig., XIV, 5, 7) Это, на наш взгляд, показатель некоторой зависимости. Довольно подробно разбирается ситуация, когда сын семейства берет взаймы и дает что-то в залог. Интересен тот факт, что Мацедониановый сенатусконсульт и дополнения к нему, представленные в титуле 6 книги XIV, относятся также дочерям семействам. Это говорит о неком равенстве детей пред родителем. Впрочем, есть и другие постановления, где рядом с сыном упоминается дочь, рядом с внуком – внучка.( Dig., I, 6, 4; I, 7, 2 и т.д.).

Существует ряд статей, касающихся пекулия предоставляемого сыну, однако, мы выясняем, что, естественно, сыновья семейства «не во всех отношениях… имеют свободное управление» (Dig., XX, 3, 1, § 1). Сыновья свободно могут явиться свидетелями, даже одновременно со своим отцом или братом (Dig.,XXII, 5, 17). Лицу до 25 лет дозволяется не знать права. (Dig., XXII, 6, 9). Следующая статья, на наш взгляд, в какое-то мере защищает от обмана ребенка: «признается, что несовершеннолетние, действующие без опекуна, ничего не могут и не знают» (Dig., XXII, 6, 10). Несколько титулов посвящено опеки: «опека есть установленная и разрешаемая цивильным правом сила и власть над свободным лицом для защиты того, кто вследствие возраста не в состоянии защищаться самостоятельно...» (Dig., XXVI, 1). Те, которые находятся под опекой, могут подать в суд на своего опекуна, наверное, в случае, если неудовлетворенны распоряжением своим имуществом и самой опекой. В таком случае назначается попечитель только тогда, когда этого прости тот, к кому назначается попечитель. (Dig., XXVI, 1, 3). Охраняется власть отца даже в той ситуации, когда он находится у врагов. К его детям не назначается опекун, лишь «к имуществу должен быть назначен попечитель, чтобы имущество не погибло за этот промежуток времени» (Dig., XXVI, 1. 6 § 6). Интересно, сто сын семейства может быть назначен опекуном. Даже в случае непризнанием этого факта, это может произойти, права, тогда сын отвечает не в полном объеме, а только в объеме пекулия (Dig.,XXVI, 1, 7 или ibid, 7). Родители могут в завещании назначать опекунов своим детям. О разнице между отцом и матерью мы поговорим в другой главе. Сейчас важно то, что родители могут оказывать влияние на то, кто будет опекуном их детей. На наш взгляд, это достойное завоевание права Византии, впрочем, еще в большей степени, наверное, Рима. Права ребенка защищаются и том случае. Когда из нескольких кандидатур назначается более состоятельный, выбираются и сами личности опекунов и попечителей (Dig., XXVI, 2, 18). Любопытен тот факт, что несовершеннолетние могут просить своих родственников стать их опекунов. Есть также лица, которые обязаны обратиться в этой просьбой – мать и вольноотпущенники. (Dig., XXVI, 6, 2, § 1). Интересно, сто для ранневизантийского права существовали также и малолетние, не достигшие 7 лет (Dig., XXVI, 7, 1, § 3). Надо отметить многочисленность статей, касающихся опекунства; в них разбираются достаточно подробно многие момент, надо также отметить, что решения, принимаемые юристами, в основном, положительно влияют на положение опекаемых. Однако решения в сделках принимают опекуны (Dig., XXVI, 8, 13), правда, они несут ответственность за свои решения. Опекуны, не внушающие доверия, могут быть отстранены от своих обязанностей. (Dig., XXVI, 10).

Этих проблем касаются и Институции. Лица, подчиненные чужой власти, не имеют права делать завещания, даже с разрешения родителей. (Inst., II, 12) Это одно из ограничений правоспособности зависимых. Правда, воины-сыновья семейства имеют на это право, являясь исключением (Inst., II, 11). Несовершенные, конечно, также не имеют этого права (Inst., II, 12,1). Детей можно исключить из числа наследников, если они названы при исключении точно по имени. «Эмансипированных детей нет надобности ни назначать наследниками, ни лишать их наследства, так как они уже не свои наследники». Однако претор требует, чтобы относительно их производились те же действия, иначе им вопреки завещанию они получат часть наследства. (Inst., II, 13, 1-3). Усыновленные дети имеют равные права с рожденными в законном браке (Inst., II, 13, 4). Родительская власть распространяется даже на то, что бы назначить наследников своим детям, если они не имеют право это сделать. (Inst., II, 16) Родители могут «субституировать, в лице кого хотят, не только несовершеннолетних детей, назначенных наследниками, на случай, если дети, оказавшись наследниками, умрут до совершеннолетия, но могут субституировать и тех детей, которых они исключили из числа наследников» (Inst., II, 16, 4). Титул 1 третьей книги подробно разбирает, кто из членов семьи является своими наследниками, кому достается наследство, если кто-то умирает без завещания. Важно, что сюда относятся как лица обоих полов и несколько поколений потомков. Отмечается, что равенство потомков по мужской и по женской линии– это завоевания современного, а. не более древнего законодательства (Inst., III, 1, 15). Интересен титул 6 той же книги. Он рассматривает степени когнатства. Наследство «вопреки завещанию» считается преторским владением наследства для детей обойденных. Для всего законодательства характерно внимательное отношение к сиротам. (в том числе Inst., III, 18, 4). Зафиксированным в законодательстве является факт кражи детей. Это доказывает их ценность, прежде всего материальную. (Inst., IV, 1, 9). Показательно, что лицо, находящееся под властью, даже ребенок, воруя вещи у родителей, совершает кражу. «Если из квартиры сына, живущего отдельно от отца, выброшено, вылито, или если предмет поставлен, повешен так, что произошел несчастный случай, то по решению Юлиана, против отца нет никакого иска, а иск должен быть предъявлен против самого сына семейства. Тоже самое правило применяется к судье — сыну семейства, сделавшего тяжбу своей» (Inst., IV, 5). Мы затрудняемся пояснить данный пункт. «Право же родительской власти, которую имеем над детьми, свойственно только римским гражданам; ибо нет никакого народа, который бы имел такую власть над детьми, какую мы, римляне, имеем. Поэтому тот, кто рождается от тебя и твоей супруги, находится под твоей властью, а также и тот, кто рождается от твоего сына и его жены, иначе говоря, твой внук или внучка, находятся под твоей властью; равным образом и правнук или правнучка, и дальнейшие поколения. Рожденный, однако, от твоей дочери находится не под твоей властью, а под властью своего отца» (Inst.,I., 9, 2-3).

Несколько сходные с Юстиниановым правом положения представляет нам Эклога, например, несовершеннолетние не имеют права составлять завещании (5. 1). Правда, возраст их сократился: лица мужского пола менее пятнадцати лет, женского – тринадцати. Также защищаются дети и внуки в случае, если кто-либо умирает без завещания, именно они являются наследниками в первую очередь, после смерти детей наследуют им родители, если первые умирают без завещания (6, 1, 3). Однако дети могут быть лишены наследства «вследствие неблагодарности дети, если они бьют своих родителей, если их тяжело оскорбляют или возводят на них обвинения, или клевещут на них, или если кто-либо из них [детей] занимается знахарством, или завлекает их [родителей] с помощью знахарства, или если они злоумышляют каким-либо образом против жизни родителей, или вступают в связь со своей мачехой или конкубиной своего отца; если дети мужского пола отворачиваются от находящихся в заточении родителей и отказываются от поручительства за них; если дочь не вступает в законный брак согласно воле родителей, но предпочитает вести позорный образ жизни, если родители теряют рассудок, а дети не торопятся ухаживать за ними». (6, 13). На наш взгляд, это вряд ли можно рассматривать как ущемление прав детей, скорее это защита от неблагодарности. В титуле VII Эклоги речь идет о попечительстве без какой - либо дифференциации между попечительством и опекой. В качестве попечителей малолетних сирот по Эклоге в первую очередь надлежит привлекать тех лиц, которые назначены родителями в письменной форме или в форме устного пожелания. Если же родители такого опекуна или попечителя не назначили, то в отличие от более ранних подобных законоположений попечительство об имуществе сирот должны были нести не какие-либо частные лица, а общественные учреждения.

Даже детям во чреве предписывает право оставлять долю наследства. (Dig., V; 4; 3, 3). Любопытно, что закон запрещает «хоронить женщину, которая умерла, будучи беременной, прежде чем будет вырезан (из ее трупа) плод. Кто поступит вопреки этому, тот рассматривается как уничтоживший вместе с беременной надежду на появление живого существа». (Dig., V, 8, 2)

Дети должников защищались от использования «на рабской работе» (10, 3). Эклога запрещает родителям и детям свидетельствовать друг против друга (14, 4). Данная статья основана на Дигестах (Dig., 22, 5, 9). Видимо, в пользу свидетельствовать можно было. Граждане могли вернуть убытки, полученные от сделки, заключенной в несовершеннолетнем возрасте. Имущественные права, как мы видим, защищают достаточно тщательно во всех исследуемых нами юридических документах.

Васильевский подчеркивает, и мы с ним согласны, что в Эклоге отражено ослабление отцовской власти, особо оговаривается социальная защита сирот[50].

Мы можем отметить двоякость положения несовершеннолетних и сыновей семейства. (Мы позволили себе объединить эти две категории, т.к. во многих постановлениях их достаточно сложно разделить и нормы права во многих случаях относительно этих категорий совпадают). С одной стороны, законодательство защищает их имущественные права, заботиться об их будущем с этой точки зрения. С другой стороны, они во многих вопросах зависели от отца семейства и подчинялись его воли, поэтому, на наш взгляд, особенно учитывая то, что во многих случаях они приравнивались к рабам, они были неполноправными членами ранневизантийского общества.

О женщине-дочери мы во многом поговорили в предыдущей главе и здесь будем касается этого вопроса лишь вскользь. Достаточно много статей проблеме гендера в изучаемом нами законодательстве. Мы рассмотрим их по порядку, начнем с Дигест. Само за себя говорит высказывание Папиниана: «По многим постановлениям нашего права женщины находятся в худшем положении, чем мужчины». (Dig., I, 5, 9) Это откровенное признание мужчины-юриста, как нам кажется, достаточно объективно, но постепенно права женщин все-таки увеличивались, материнская власть приближалась к отцовской. Женщина так же, как и мужчина осуждались на смертную казнь, однако, если она была беременна, ей разрешалось родить римского гражданина до исполнения приговора. (Dig., I, 5, 19) Для римлян, а после и для византийцев важен был факт заключения брака. Об этом вопросе мы поговорим в отдельной главе. Сейчас для нас важно, что ребенок, рожденный вне брака, наследует положение матери (Dig., I, 5, 24) Это, безусловно, связана с чисто физиологической стороной, т.к. если женщина не замужем то иногда достаточно трудно определить, кто отец ребенка. В этом отношении характерно то утверждение, по которому «отец - это тот, на кого указывает брак». (Dig., II, 4, 5) Интересно, что возможность адрогации отдельно констатируется для женщин (Dig., I, 7, 21).

Существовали ряд профессий, кроме воинской службы, которыми не могли заниматься, например, банкир. (Dig., II, 13, 12). «В силу пола женщинам запрещается выступать в суде по делам других лиц. И смысл запрещения в том, чтобы женщины не вмешивались в чужие дела, вопреки стыдливости, соответствующей их полу, чтобы они не брали на себя мужских обязанностей». (Dig., III, 1, 1, §5). Мы видим, что женщины отстранены даже от свидетельства, что, конечно, свидетельствует об их ущемленном положении в обществе. Однако женщинам разрешается подавать иск за родителей, но только, когда больше некому подать этот иск Dig., III, 3, 41). Естественно, женщина не может быть защитником, как мы понимаем адвокатом. (Dig., III, 3, 54). Однако «не имеет значения, к какому полу принадлежит и какой возраст имеет тот, кто принес присягу...» (Dig., XII, 2, 26). Это свидетельствует о намечающемся равноправии в судебных делах между разными полами и возрастами.

«О завещании матери, нарушающем обязанности завещателя, иск могут предъявить незаконные сыновья... Так как женщина никого не может усыновлять без разрешения принцепса, не может предъявлять иск о признании завещания нарушающим обязанности завещателя тот, кто ложно считал, что он усыновлен завещательницей» (Dig., V, 2, 29, §§ 1, 3). Из этого постановление нам важно, что женщина может так же, как и мужчина, оставить завещание. Женщина могла совершать дарение, участвовать в арендных отношениях, что характеризует ее не полностью зависимой в финансовых делах от мужа или отца, она могла быть полноправной собственницей (Dig., VI, 1, 77). Почти весь титул 8 VII книги посвящен ситуации, когда жене или вдове, или просто женщине передается в пользование для проживания. Вместе с ней может там проживать муж, дети, вольноотпущенники. «Жена может принимать гостя не иначе, как если он пристойно обращается с ней - имеющей право пользования (жилищем)» (Dig., VII, 8, 4-7). По нашему мнению, этот пункт защищает женщину от возможных домогательств гостя. «Если в силу легата предоставлено пользование другими вещами, то, как утверждают, жена может иметь эти вещи в совместном пользовании с мужем» (Dig., VII, 8, 9). Это, кажется, показывает, что часть имущества была в совместном владении супругов. Однако жены могли иметь и личное имущество, в то числе рабов (Dig., X, 4, 3, § 14). Учитывая наличие исков об имуществе жены, жена могла иметь и отдельное имущество (Inst., IV, 6, 29). Интересно, что женщину должны были хоронить на приданое. «Если нет приданого, то, говорит Атилицин, все расходы несет отец (речь идет о погребении замужней женщины) или наследники этой женщины, если она была эмансипирована; если она не имеет наследников и отец несостоятелен, то несет ответственность муж в пределах своих возможностей, дабы он не казался действующим противоправно, оставив свою жену без погребения...( Dig., X, 7, 28)

В Дигестах целый титул посвящен разбору вопроса об обязательствах женщин (Dig., XVI, 1). Отбирание у женщины права на обязательство обосновывается возможной опасностью для семейного имущества. (Dig., XVI, 1, 1 § 1). Еще в Ранней империи было принято решение, что «в отношении поручительств и займов за другими, в каковые обязательства вступили женщины, и раньше было установлено такое право, чтобы не принималось требований и не давалось иска против них (женщин), так как не являются справедливыми выполнение ими мужских обязанностей и подчинение их обязательствам этого рода; сенат полагает, что те, к которым по такому делу явятся в суд, поступят правильно и сообразно с установленным порядком, если приложат старание, чтобы в этом деле была соблюдена воля сената». Закон, что доказывает, что это постановление «оказало помощь женщинам по причине слабости их пола во многих относящихся сюда случаях». Однако статья не защищает женщин, давших обязательство «по лукавству своему». Женщине также не разрешается быть представителем ни мужа, ни сына, ни отца.(Dig., XVI, 1 2 §§ 1-2, 5). Далее рассматриваются случае, когда данный сенатусконсульт не применяется, подчеркивается, что та или иная норма вводиться для защиты женщины. В принципе, мы можем согласиться с этим утверждением.

Интересен титул, посвященный искам супругов друг к другу. Признается, что жена не может совершить по отношению к мужу воровства в точном смысле этого слова. «Некоторые, как, например, Нерва и Кассий, считали, что она не совершает воровства, так как общность жизни сделала ее некоторым образом собственницей (имущества мужа); другие, как, например, Сабин и Прокул, (считали), что хотя она и совершает воровство, как совершает (воровство) дочь у отца, но в силу установленного права нет иска, вытекающего из воровства, этого мнения [весьма правильно] (придерживается) и Юлиан, ибо для воздаяния чести браку отрицают (возможность предъявления) к жене позорящего иска» (Dig., XXV, 2, 1-2). Конкубина отвечает за воровство. (Dig., XXV, 2, 17). Женщина в разводе также отвечает за кражу. (Dig., XXV,2, 3, 9).

Мужчины не обязаны носить траур по женам, значит, не должны выжидать время для новой женитьбы, женщине разрешается не носить траур только по жениху. Однако во время траура она может стать невестой, по ходатайству к правителю, она даже может выйти замуж, пусть незначительное, но неравноправие заметно в праве. Любопытно, что жена может выгнать мужа из дома (Dig., XXV, 2, 11). Подобных прецедентов не знало не эллинское право, ни право восточных провинций империи.

Для ранневизантийского, как и для римского, и для переднеазиатского, законодательства характерно внимательное отношение к беременной женщине. Однако, мы думаем, это вызвана тем, что именно в это время она наиболее «ценна», насколько бы циничным не показалось это утверждение. Мужьям было выгодно получить еще одного сына или дочь семейства, т.к. из всего предшествующего законодательства мы видели, что они во многом зависели и приносили ему неплохой доход. Поэтому они иногда утверждали, что их бывшая жена беременна, в тот момент, когда она это отрицала. Выход, который был найден в постановлении, кажется нам вполне приемлемым для обеих сторон (Dig., XXV, 4, 1). Показательно, что женщина должна рожать в доме честнейшей женщины, должна вестись охрана того, кого она носит в своем чреве (Dig., XXV, 4, 1, § 10). Женщине достаточно легко дается во владение имущество ребенка, находящегося у нее в утробе (Dig., XXV, 6). Однако, если она солгала, ее должны наказать (Dig., XXV, 6, 1).

Мать может назначить попечителя или опекуна к своим детям, но он утверждается только после «производства расследования», если же назначает отец, то расследование не производиться (Dig., XXVI, 3, 2, 6). В следующем титуле подчеркивается, что мать должна испрашивать своему сыну опекунов, а не попечителей (Dig.,XXV, 6, 1). Не только мать, но и другие родственницы могут подавать прошение о назначение опекуна к их родственнику, нуждающемуся в этом. Это могут быть кормилица, бабка, сестра (Dig.,XXVI, 10. 1, § 7). Однако женщина не может быть назначена попечительницей к несовершеннолетним (Dig., XXVI, 5, 21). Это еще раз показывает приниженность ее положения в ранневизантийском обществе.

Интересно, что в ряде законов указывается на стыдливость женского пола. (Dig., III, 1, 1, §5; XXIII, 2, 14, § 2; XXIII, 2, 23; XXVI, 10, 1, § 7 и др.). Высоко ценилась честная женщина, но мы думаем, это черта присуща каждому цивилизованному обществу.

В Институциях отразилась тенденция передавать наследство не только по мужской, но и по женской линии (Inst., III, 2, 3а-4); подчеркивалось гуманность этих постановлений. Безусловно, наследование в равной степени по обеим линиям – одно из завоеваний ранневизантийского права. Постепенно мать получила возможность наследовать своим детям (Inst., III, 3, 1). Естественно, в той ситуации, когда дети не имели наследников (Inst., III, 3, 3). Юстиниану, видимо, принадлежит постановления о том, что «мать правильно и просто предпочитается всем законным лицам» (Inst., III, 3, 5). Однако на равнее с ней получают наследство братья и сестры умершего или умершей (ibid). Это касается и внебрачных детей (Inst., III, 3, 7). Указывается, что и мать должна заботиться о своем потомстве (Inst., III, 3, 6). Следующий титул касается наследства от матери, к которому кроме законных детей и т.п. допускаются внебрачные дети.

Проблемы наследства очень сильно занимали римлян и византийцев, поэтому у них существует масса законов, которые до мелочей, которые, быть может, не очень нужны для нашего исследования, распределяют очередность наследования (например, Inst., III, 3-7 и т.д.).

Юстиниан отменил положение, по которому «женщина, увлекшаяся любовью к рабу, теряла…самую свободу и с ней свое юридическое бытие» (Inst., III, 12, 1)

Юстиниан, возможно, первым зафиксировал в законодательстве, что роды опасны, вплоть до летального исхода (Inst.,III, 3,4).

Исходя из того, что у женщин были должники, за которых они могли выходить замуж, женщины после эмансипации были достаточно самостоятельными в финансовых вопросах (Dig.,XXIII, 3, 77).

В Эклоге также присутствует ряд статей, касающихся данной проблемы. Достаточно подробно рассматриваются наказание за прелюбодеяние с незамужней девушкой. «Если вступивший в связь с девушкой с согласия ее, но без ведома ее родителей, в дальнейшем об этом узнавших, намеревается взять ее в жены и того же хотят родители девушки, то пусть заключат соглашение. Если же одна из сторон не захочет, то, если соблазнитель принадлежит к числу состоятельных [эвпоров], пусть заплатит девушке, им соблазненной, литр золота. Если же он среднего благосостояния [из эндеестеров], то пусть отдаст ей половину своего состояния. Если же он совсем беден и неимущ, то да будет он высечен, острижен и выслан» (17, 29). В данном пункте то, что не спрашивается согласие девушки на этот брак, может объясняться с тем, что все до этого совершалось. Изнасиловавший девушку и обесчестивший ее «подлежит отсечению носа» (17, 30). Точно такое же наказание полагается том, ктот обесчестил чужую невесту (17, 32). Обесчестивший несовершеннолетнюю, то есть в возрасте до тринадцати лет, «подлежит обрезанию носа и отдаст половину своего состояния потерпевшей» (17, 31).

Данные постановления подтверждают то мнение, что в Византии, как в других странах, ценилась девичья честь. Возможно, это можно объяснить христианским мировоззрением.

ЖЕНЩИНА-ВОЛЬНООТПУЩЕННИЦА. Мы отдельно рассмотрим женщин, не принадлежащих к категории свободнорожденных, а именно вольноотпущенниц и рабынь. «Если женщина (освобожденная от рабства) сознательно совершила против патрона действие, свидетельствующее о ее неблагодарности, и в силу этого ее юридическое положение подверглось опасности, и что-либо дала или обещала патрону, чтобы не быть возвращенной в рабство, то эдикт не имеет применения, так как она сама вызвала свой страх». (Dig., IV, 2, 21). Этот пункт ограничивает, на наш взгляд, права вольноотпущенниц. Интересно следующее рассуждение Ульпиана: «Женщина, состоящая в конкубинате, может ли уйти против воли патрона и вступить в брак или в конкубинат с другим лицом? В отношении конкубины я одобряю тот взгляд, что ей следует отказать в браке, если она покинула патрона против его воли, так как более соответствует чести патрона иметь вольноотпущенницу в качестве конкубины, чем в качестве матери семейства. § 1. Я соглашаюсь с Атилицином и думаю, что можно, не опасаясь совершения преступления, иметь в качестве конкубин только тех женщин, над которыми не совершается растления. § 2. Если кто-либо имел в качестве конкубины женщину, осужденную за прелюбодеяние, то я не считаю, что он несет ответственность по Юлиеву закону о прелюбодеяниях, хотя если бы он сделал эту женщину своей женой, то он несет ответственность. § 3. Если женщина была конкубиной патрона, а затем стала конкубиной (его) сына или внука либо наоборот, то я не считаю, что она поступает правильно, ибо такого рода союз является почти греховным и потому такого рода преступление должно быть запрещено. § 4 Ясно, что можно иметь конкубину любого возраста, если ей не меньше 12 лет» (Dig., XXV, 7, 1). За ним следует ряд добавлений других юристов. Особенно примечательна цитата из Марциана: «Находиться в конкубинате может и вольноотпущенница другого лица, и свободнорожденная, [и главным образом такая (женщина), место рождения которой неясно или которая продавала свое тело. Если же кто-либо предпочтет иметь конкубиной женщину честной жизни и свободнорожденную, то это не разрешается без заявления перед свидетелями. Но необходимо или взять эту женщину в качестве жены, или же при отказе от этого вступить с нею во внебрачную связь]» (Dig., XXV, 7, 3). По нашему мнению, эти статьи говорят о том, что мужчина в основном сожительствовал не со свободнорожденными, а со своими или чужими вольноотпущенницами.

В противоположность свободнорожденной, которая должна иметь троих детей, чтобы получить наследство умерших без наследников своих детей; вольноотпущенница должна была иметь четырех детей (Inst., III, 3, 2). Юстиниан, правда, скорректировал это положение, постановив, что в обоих случаях достаточно одной дочери или одного сына (Inst., III, 3, 4).

ЖЕНЩИНА-РАБЫНЯ. С оной стороны женщина – рабыня рассматривается как находящаяся в чужой власти, как и ее ребенок. (Dig., VI, 2, 11. §§ 2-5). Рабынь могли брать в жены, предварительно, естественно, освободив (Dig., XXIII, 2, 51), это означает, что рабыня не считалась человеком недостойным брака, любви. Надо отметить, что браки рабов стали поощрять, правда, это объясняют не гуманностью, или заботой о рабах, а чисто экономической потребностью, т.к. на этом этапе достаточно важным источником рабов было естественное воспроизводство. У женщины-рабыни не могло быть приданого, т.к. она не имеет права на собственность, любопытен тот факт, что мужчина мог жениться на ней, думая, что она свободная (Dig., XXIII, 3, 67). Согласно Лебедевой «либерализация по отношению к рабам проявляется лишь в самом законодательстве Юстиниана[51]. Согласно Новелле Юстиниана (XII, 9.10), свободный, вступивший в брак с чужой рабыней становился рабом господина своей жены. Юстиниан отменил обращение в рабство за сожительство с рабом[52].

Интересно, что в законодательстве о браке говорится о женщинах легкого поведения. «Мы говорим, что открыто продает себя не только та женщина, которая занимается проституцией в публичном доме, но и та женщина, которая, как это бывает, не щадит своей стыдливости в гостинице или в другом месте. § 1. "Открыто" мы понимаем в том смысле, что (женщина) продает себя без различия, т.е. без выбора (того, кому она себя продает); сюда не подходит та женщина, которая совершила прелюбодеяние или вступила во внебрачную связь, (но подходит лишь та), которая занимает положение проститутки. § 2. Также женщина, которая связалась с одним и с другим, получив деньги, не рассматривается как открыто продающая себя. § 3. Но Октавен очень правильно говорит, что должна быть причислена к этим женщинам (к проституткам) даже та, которая открыто занимается проституцией, не извлекая выгоды. § 4. По закону относятся к числу тех, на коих лежит клеймо позора, не только та (женщина), которая занимается (продажей себя), но и та, которая этим занималась ранее, хотя бы и перестала заниматься: позорность действия не уничтожается тем, что это действие прекращено. § 5. Не может быть прощена та женщина, которая ведет позорную жизнь под предлогом бедности. § 6. Заниматься сводничеством не лучше, чем промышлять своим телом. § 7. Своднями мы называем тех, которые предоставляют женщин, торгующих своим телом. § 8. Сводней мы признаем и ту, которая ведет этот образ жизни под чужим именем. § 9. Если содержательница гостиницы имеет в ней продажных женщин, как многие это делают под тем предлогом, что они имеют проституток для обслуживания гостиницы, то следует сказать, что и эта женщина объемлется названием сводни... (Dig., XXIII. 2, 43). Такая большая цитата вызвана тем, что это трудно передать своими словами и чтобы почувствовать отношение к женщинам подобного рода.

Об измене, женской и мужской, мы поговорим в главе, посвященной браку.

Брак есть союз мужа и жены, общность всей жизни,

единение божественного и человеческого права

Брак или так называемый матримоний — это союз мужчины и женщины, имеющий целью совместную жизнь.

Проблемы семьи и брака являются в современным мире одними из важней ших. Как они решались в ранневизантийском законодательстве? О детско-родительских отношениях мы уже многое сказали. Теперь попробуем рассмотреть: Как заключался брак? Каким образом он могут быть расторгнут? Как рассматривалась в Византии измена? Какие еще преступление с юридической точки зрения были связаны с браком?

О детей, наследующих положение отца в случае заключения законного брака, мы уже говорили.

Жена должна была носить траур мужу, он же был не обязан. Правда, были некоторые ограничения, но они касались не только того, чтобы женщина не носила, но и того, что она не может выйти замуж. Если ее муж был осужден за измену, повешен, покончил жизнь самоубийством из-за угрызений совести, т.е. был преступником, она, вышедшая вторично замуж, объявлялась пользующейся дурной славой, так и ее второй муж (Dig., III, 2, 9-11).

Мы уже отмечали, что часть имущества супругов была в общей собственности, это касается и дома, переданного жене, т.к. она могла жить там с мужем. Этот пункт может свидетельствовать и о том, что жена и муж должны были жить вместе. Мы не нашли ничего, чтобы свидетельствовало о том, что их могли принуждать к этому, видимо, это не так. Мы имеем ряд примеров из истории, когда супруги жили раздельно. Однако совместное проживание поощрялось обществом, если так можно выразиться.

Целых две книги Дигест посвящены целиком проблеме брака.

Заключения брака предшествовал брачный сговор, достаточно было «голого» согласия для совершения сговора. Интересно, что отец девушки считается принявшим сговор, если не высказал ясного несогласия. Если дочь находится во власти отца, то «отец может послать сообщение об отказе и расторгнуть сговор; если же она эманципирована, то (отец) не может ни сообщить об отказе (от сговора), ни истребовать обратно то, что дано в качестве приданого, ибо сама дочь выходом замуж устанавливает наличие приданого и погашает кондикцию о возвращении того, что дано для определенной цели, если эта цель не осуществилась» (Dig., XXIII, 1, 10). Согласие девушки требовалось в любом случае и при сговоре, и при браке и при разводе, т.к. она была одним из контрагентов. Это важно по той причине, что характеризует некой равноправие при заключении брачных уз. Однако закон ограничивает возможность сопротивления девушки воли отца: «лишь тогда дочери предоставляется возможность возражать против воли отца, когда отец выбрал ей жениха, недостойного по своим нравам или опозоренного» (Dig., XXIII, 1, 12 § 1). О сына семейства в любом случае требовалось согласие. При сговоре не важен был возраст контрагентов, лишь бы жених и невеста понимали, что совершают сговор, т.е. им было не меньше семи лет. При совершении сговора необязательно присутствие самих контрагентов, достаточно их посланника с подтверждением их мнения.

«Не может быть совершен брак иначе как по согласию всех, т.е. тех, кто вступает в брак и в чьей власти они находятся» (Dig., XXIII, 2, 2). Интересно, что дедушки могли устраивать браки своих внуков друг с другом (Dig., XXIII, 2, 3). Женщина могла стать законной женой только, когда ей исполнится 12 лет.

Браки между вольноотпущенниками и свободными не были запрещены (Dig., XXIII, 2, 13). Однако запрещался брак дочери сенатора с вольноотпущенником. «Не будет брака, если дочь, внучка или правнучка сенатора выйдет замуж за вольноотпущенника или за лицо, служащее для забавы других» (Dig., XXIII, 2, 42, §1). Подчеркивается и то, что вследствие сенаторского достояния сыновьям сенаторов запрещался брак с вольноотпущенницами, в отличие от других свободных (Dig., XXIII, 2, 23, 44). Защищалась вольноотпущенница от принудительного брака со своим патроном (23, 2, 28) а также подопечная от своего опекуна или попечителя (Dig., XXIII, 2, 36). Но дочь сенатора, «которая продает свое тело, или занимается ремеслом, служащим для забавы других, или осуждена государственным судом, может безнаказанно выйти замуж за вольноотпущенника; не охраняется честь той, которая опустилась до такого позора...» (Dig., XXIII, 2, 47).

«Безумие не допускает заключения брака, так как (для брака) необходимо согласие, но (безумие) не препятствует правильно заключенному браку», брак сохраняет свою силу, если один из супругов впал в безумие. (Dig., XXIII, 2, 16 § 2).

Показательно, что «сожительство со свободной женщиной нужно рассматривать не как конкубинат, а как брак, если она не занимается продажей своего тела...» (Dig., XXIII, 2, 24). Законодатели были достаточно озабочены добрым именем женщины, ранневизантийское общество вряд ли кому-нибудь придет назвать обществом со свободными нравами. Достойная мать семейства – вот идеал женщины для мужчин. «В отношении (брачных) союзов нужно всегда принимать во внимание не только то, что дозволено, но и то, что соответствует чести» (Dig., XXIII3, 2, 42).

«Римские граждане считаются вступившими в законный брак тогда, когда они заключают его согласно предписаниям законов, мужчины — в совершеннолетнем возрасте, женщины — в возрасте, когда они способны к брачной жизни, причем безразлично, будет ли вступающий в брак отцом семейства или сыном семейства; однако требуется, чтобы сыновья получили согласие родителей, под властью которых они находятся. Что это должно быть так, убеждают нас законы и цивильного, и естественного права; таким образом, приказание родителей должно получить преимущество пред всем остальным. Отсюда явился вопрос, может ли дочь сумасшедшего выходить замуж, или сын сумасшедшего жениться? Так как относительно сына расходились во мнениях, то последовало наше решение, по которому позволено было сыну сумасшедшего отца так же, как и его дочери, жениться и без вмешательства отца согласно тому порядку, который установлен нашей конституцией» (1, 10, ).

Мы уже говорили о том, что похищенное супругами не признается воровством, «ибо для воздаяния чести браку отрицают (возможность предъявления) к жене позорящего иска» (Dig., XXV, 2, 2).Одна если кто-нибудь из супругов выгоняет из дома другого, и второй что-то уносит, то второй несет ответственность по иску о похищенных вещах (Dig., XXV, 2, 11).

По большей части это касалось «языческого брака», в законодательстве Юстиниана не чувствуется дыхания христианства, которое так заметно в Эклоге. В этом своде вопросы, связанные с браком, занимают достаточно важное место, они открывают Эклогу. Ряд норм не изменилось, но изложено более четко и систематизировано. Обручение христиан, заменяющее сговор, могло происходить «между лицами младшего возраста, начиная от семи лет и позже, по взаимному желанию обрученных и с согласия их родителей и родственников, если обручающиеся договариваются по закону и не принадлежат к числу тех, кто к обручению не допускается, то есть из-за задатков или предбрачных даров или письменных, договоров. Если же давший задаток вздумает отступиться и расторгнуть соглашение, то он теряет свой задаток; если же и сторона невесты захочет отступиться, пусть внесет двойной задаток, то есть задаток и другой в таком же размере» (1, 1). Обращает на себя внимание наличие еще некоторых особенностей в первом титуле Эклоги. При заключении соглашения требуется согласие не только родителей, но и родственников. Комментируя этот пункт, П. Благоев высказал предположение, что, вероятно, согласие родственников требовалось тогда, когда родителей не было в живых[53]. Интересной чертой Эклоги является отсутствие каких-либо указаний на первенствующую роль отца среди родственников, дающих согласие на заключение соглашения об обручении[54]. Девушка должна была ждать после обручения 2 года, по пришествию которых она могла выйти замуж за другого. То, что брак может заключаться как в письменной форме, так в устной межу мужчиной и женщиной, первому должно быть не меньше 15 лет, а женщине 13 лет, необходимо также согласие родителей.

В Эклоге говорится и тех, кто в силу материального положения, не может заключить письменно оформленный брак, он может заключить честным образом брак и устно, подчеркивается необходимость благословения церкви.

В Эклоге более подробно рассматривается вопрос о смерти мужа и материальном обеспечении жены в таком случае.

Васильевский считал, что именно Эклога принесла в византийское право понимание истинно христианского брака. При заключении второго брака много внимание уделяется детям от первого брака. Это еще раз говорит о том, что законодательство поддерживало детей, а значит, пыталось защитить этих членов общества. Траур оговаривается четко как равный году (12 месяцам). Типично христианским мы считаем параграф 13 второго титула. Но в нем проявилось и античное понимание о демиурге.

Все законодательство достаточно внимательно относилось к детям от первого бака при заключении второго, не допускалось растрата средств умершего супруга не на те цели, необходимо было в первую очередь заботиться о детях.

Важно отметить, что Эклога повышает возраст могущих вступать в брак. А также, в отличие от Дигест, которые требуют согласия только отца, считает обязательным согласия обоих родителей.

По мнению В. Г. Васильевского, в Эклоге отразилось более высокое и здравое понимание сущности и блага семьи[55].

«Приданое имеет постоянное назначение, и в силу обещания дающего оно устанавливается таким образом, чтобы всегда находиться у мужа» (Dig., XXIII, 3, 1). Наличие приданого имеет значение для государства, т.к. только имея его, они могут выйти замуж, а, видимо, было важно, чтобы женщины выходили замуж, рожали детей[56] (Dig., XXIII, 3, 2).

Нам бы не хотелось подробно останавливаться на типах приданого (приданое бывает двух типов: данное отцом или дедом по отцовской линии - profecticia и предоставленное другим лицом - dos adventicia), т.к. это тесно не связано с нашей темой. Хотелось бы отметить, что обеспечение приданым – одна из обязанностей отца, это некая социальная гарантия, позволяющая женщине выйти замуж, а значит полноправным членом общества. И это, несмотря на то, что она подпадает под влияние мужа. Но часто это значит освобождение от власти отца или деда. Муж имеет полное право пользоваться плодами, которые приносит приданое, т.к. «если он сам несет тяготы брака, то справедливо, чтобы он и извлекал плоды» (Dig., XXIII, 3, 7). Интересно, что имущественные права женщины ограничивались: вещи, которыми она пользовалась в доме мужа и которые не входят в приданое, она обычно вносила в список и предлагала подписать мужу его. Однако для ранней Византии, как и для Рима и для Древнего Востока, характерно, что приданое, особенно это касается неоцененного, остается номинально в собственности жены, оно возвращается ей при разводе, при ее смерти приданое возвращается отцу (Dig., XXIII, 3, 6). Важно и то, что «если произошло какое-либо приращение к неоцененным имениям, то это является прибылью жены; если что-либо исчезло, - то ущерб жены» (Dig., XXIII, 3, 10, § 1). Это своеобразные гарантии мужа, которому не приходится отвечать перед женой за, возможно, не совсем верное управление имением, а также за износившуюся одежду жены, которая была частью приданого.

Муж не несет ответственность за долги жены, даже в случае если переданное ему приданое – все имущество жены, правда, он получает только то, что остается за вычетом долгов (Dig., XXIII, 3, 69). Видимо, даже похороны умершей жены проводились за счет ее приданого (Dig., XXIII, 3, 78).

Из титула, посвященного приданому, становится ясно, что главная обязанность отца перед дочерью – обеспечение приданого, чтобы она могла выйти замуж. Приданое могло быть остановленным по наследству, обещанным в разных ситуациях, но в любом случае, мы видим отцов, пытающихся обеспечить приданое дочерям, эта обязанность могла переходить в его сыновьям.

Законодательство достаточно подробно разбирает различные случаи, связанные с приданым, договоры, которые заключаются контрагентами, заключающими брачный союз. Детальный анализ не входит в нашу тему, нам важно лишь уяснить, что законодательство Дигест достаточно справедливо к обоим супругам, защищает права как мужа, так и жены. Это законодательство нельзя назвать ориентированным на какой-нибудь один пол или группу населения.

Приданым могли быть деньги, телесные вещи (рабы), недвижимость, имение, движимое имущество вплоть до одежды и утвари

Иск о приданом имел силу даже после умаления правоспособности (Dig., IV, 5, 8).

Дарения между мужем и женой «в силу обычая у нас принято» считать не имеющими силы (Dig., XXIV, 1, 1). Это обосновывалось рядом вполне объективных причин. Однако дарения между супругами до заключения брака допустимы и действительны. Дарение являются действительными, если нет брака как такового. Например, дочь сенатора вопреки сенатусконсульта вышла замуж за вольноотпущенника, либо жительница провинции выйдет замуж за управляющего этой провинцией. Однако эти дарения не являются пристойными (fas). Но бывают случаи, когда муж может дать жене на определенные расходы деньги (Dig., XXIV, 1, 7, 14 и др.). Современного человека иногда поражают финансовые отношения между супругами, муж жене должен был вернуть цену шерсти, если шерсть принадлежала ей, и из этой шерсти трудом рабынь мужа изготовлена мужская одежда (Dig., XXIV, 1, 31 §1). Правда, в день рождения и ряд праздников муж может сделать жене подарок, он будет считаться действительным дарением. Изучая законодательство, мы обнаруживаем ряд противоречий: часть имущества супругов принадлежит обоим и я вляется совместной собственностью, часть является собственностью лично каждого из них, часть во временном пользовании мужа (приданое). Но это вполне естественно, ибо для римского права, наследником которого стало византийское, характерна подробная разработка различных типов собственности, а также то, что и женщина может быть полноправной собственницей.

В ряде случаев приданое может быть истребовано по прекращению брака. Об этом повествует третий титул XXIV книги Дигест. Ульпиан утверждает: «После прекращения брака приданое должно быть уплачено женщине...». В выше упомянутом титуле разбираются различные случаи возвращения приданого, которые характеризуют законодательство как гуманное по отношению к обеим сторонам процесса, однако мы можем отметить, что после смерти жены, ее приданое не всегда достается наследникам, а часто отцу, но это справедливо, ведь он его и давал. Права по требованию вернуть приданое у самой женщины шире, чем у ее наследников.

Обсудим теперь постановления Эклоги, посвященные приданому. Брак заключается в письменной форме при наличии письменного договора о приданом в присутствии трех достойных доверия свидетелей, «согласно нашему благочестивому и точному законному определению»; причем муж подтверждает со своей стороны согласие на получение им полного приданого и на его полноценное сохранение и сбережение, естественно, вместе с тем приростом, который при нем; произойдет; «и он должен предусмотреть письменно в выданном им договоре одну четвертую часть на случай бездетности. И, разумеется, между ними должно быть заключено три договора, два встречных и равносильных в отношении приданого и еще один от мужа в пользу жены, и да не будет потребовано и записано от мужа предбрачного дара, равного по величине полученному им приданому жены» (2, 4). Муж в случае смерти бездетной жены муж получает четверть приданого, а остальное - наследникам умершей. Более подробное рассмотрение законодательства, касающегося приданого кажется нам не совсем необходимым. Отметим, что Эклога также охраняет женщину, ее детей и наследников, остается достаточно гуманной к мужу, которые несет все тяготы брака. Эклога утверждает отцовскую власть над детьми, призывает их к послушанию. Для Эклоги в некоторых местах свойственно ссылки на священные тексты, на христианских авторов. С другой стороны она защищает детей от того, чтобы их бросали родители, особенно это касается малолетних детей. В третьем титуле отдельно уточняется все, что сказано о приданом, во многом это совпадает с Юстиниановом правом.

По поводу того, насколько брачное имущественное право Эклоги отличается от предшествующего в историографии существуют некоторые споры[57]. Эклога, как и Юстинианово право, не считает приданое собственностью мужа. Эклога не требует обязательного равенства размеров приданого и предбрачного дара. Она признает равенство прав мужа и жены на имущество каждого из них, равенство прав в деле распоряжения имуществом.

Следует отметить, что в отношении брачного имущественного права законодатели VIII столетия отнюдь не связывали себя законами VI в и их постановления по этому вопросу выявляют значительные расхождения с законодательством Юстиниана. Именно этот круг вопросов наиболее ярко показывает, с другой стороны, что источником, вдохновлявшим законодателей VIII в. при внесении изменений в существующее законодательство, было обычное право народностей, населявших восточные провинции империи[58].

Предбрачный дар, усиление прав на приданое давали женщине значительные гарантии при разводе.

Прелюбодеяния? Как оно воспринималось в позднеримском и ранневизантийском обществе? Известно, что обычное право жестоко к нарушителям нравственности, особенно это касается женщин. Право Древнего Востока также крайне жестоко карает подобные преступления. Стали ли снисходительнее относиться к этому?

Институции повествуют о сохранившейся жестокости, но мы замечаем разницу в наказании в зависимости от происхождения, это традиция будет продолжена в Эклоге. «Таков же закон Юлия, направленный против прелюбодея; он казнит смертью не только осквернителей чужого брака, но и тех, которые удовлетворяли свои половые страсти посредством мальчиков. Тот же закон Юлия преследует за обольщение, если кто без насилия обольстит девицу или честно живущую вдову. Наказание виновных по этому закону следующее: если они благородного происхождения, то конфискуется половина их имущества, если же низкого, то по отбытии телесного наказания виновные ссылаются на житье». (Inst., IV, 18, 4)

Интересна следующая норма: «тот, кто привел с улицы в свой дом чужую жену и от себя послал ее мужу заявление о расторжении брака, был выслан божественным Адрианом на три года» (Dig., XXIV, 2, 8). Видимо, такие случаи были достаточно часты, раз отдельно оговорены в законодательстве.

Более подробно разбирает различный разврат в браке Эклога. Женатый мужчин получает 12 ударов за связь с женщиной, не являющейся его женой, «Будь то богатый или бедный» (17, 19). Неженатый мужчинf наказывается 6 ударами. (17, 29). Осуждалась связь женатого даже со своей рабыней, которую у него отбирали, продавали в другую провинцию, а деньги отдавались (17, 21).

Прелюбодеяние практически всегда каралось отрезанием носа, интересно, что муж, знающий о прелюбодеянии жены, и допускающий это, высекается и изгоняется (17, 28). «Двоеженец наказывается плетьми, а вторая жена его изгоняется вместе с родившимися от нее детьми» (17, 35).

Брак может быть прекращен разводом, смертью, взятием в плен[59] или другим случае рабства одного из супругов (Dig., XXIV, 2, 1). Для развода достаточно заявить об этом в особой форме, но сказанное в пылу гнева следует подтвердить. Надо сказать, что это говорит о знании человеческой натуры и учитывании ее особенностей в законодательстве. Интересовал вопрос о разводе при безумии одного из супругов. Ясно, что безумный не может прислать заявление о разводе. Но то супруг, который не является потерявшим разумом, может заявить о разводе в случае, когда жить дальше с безумным нет возможности, когда это опасно и невыносимо (Dig., XXIV, 2, 4; XXIV, 3, 22).

Брак может быть расторгнут в связи с нарушением нравов одним из супругов, в таком случае необходима компенсация, как правило в имущественном эквиваленте. Однако брак мог быть расторгнут и мирным путем. Это происходит, например, когда, муж принимает «жреческий сан», из-за бесплодия жены. Лил старости, болезни, поступления на военную службу (Dig., XXIV, 1, 60-62).

Развод считался действительным, если было привлечено в качестве свидетелей семь взрослых римских граждан, которые, однако, не могут быть вольноотпущенниками лица, совершающего развод (Dig., XXIV, 2, 9).

Вольноотпущенница не может по своей воле совершить полноценный развод со своим патроном (Dig., XXIV, 2, 11).

В каких случаях Эклога считает возможным освободить мужа от жены? «Если жена его совершила прелюбодеяние; если она каким-либо образом злоумышляла против мужа или же, будучи осведомленной, что другие злоумышляют против мужа, не предупредила его; если жена прокаженная» (2, 14). Жена же освобождается от мужа по следующим причинам: «если муж в течение трех лет со времени заключения брака оказывался неспособным к брачному сожительству со своей женой; если он каким-либо образом злоумышлял против ее жизни или, будучи осведомленным, что другие покушаются на ее жизнь, не предупредил ее; и если он прокаженный» ( 2, 15). Развод значительно осложнялся по сравнению в Юстиниановым правом, но больше соответствовал христианской морали. Мы знаем, что через некоторое время развод в православной церкви, как впрочем, и в католической, станет практически невозможным. Однако Эклога не предусматривает никого имущественного наказания для виновной стороны. В отличие от прав Дигест и Институций.

Строго наказывалось кровосмешение. Мы можем отметить, что было характерно для большинства обществ, начиная с Древней Месопотамии и кончая современной цивилизацией. Как нам кажется, это объясняется тем, что кровосмешение отрицательно сказывается на потомстве. Это, наверное, заметили еще люди древних цивилизаций. Запрет кровосмесительных браков мы наблюдаем в Дигестах, Институциях (Inst., I, 10, 1-13) и в Эклоге. Запрещались браки как между кровными (вне зависимости от того, появились они в результате законного брака или являются внебрачными детьми) родственниками, так и формальными (Dig., XXIII, 2, 53-56 и др.). «Виновные в кровосмешении — родители с детьми или дети с родителями, или братья с сестрами — подлежат казни мечом. Виновные в том же, если они являются другими родственниками, то есть отец, вступающий в связь с женой своего сына, или сын с женой своего отца, то есть с мачехой, или отчим с падчерицей, или брат с женой брата, или дядя с племянницей, или племянник с теткой, наказываются обрезанием носа. Равным образом и тот, кто заведомо вступает в связь с двумя сестрами <или двоюродными сестрами>»(17, 33). «Тот, кто заведомо вступает в связь с чужими женщинами, приходящимися друг другу матерью и дочерью, подлежит наказанию — обрезанию носа. Тем же наказывается и та, которая сознательно участвовала в этом» Довольно часто встречается подобное наказание – отрезание носа. Это не просто жестокое наказание, надо помнить, что в большинстве случаев это замена смертной казни, поэтому специалисты считают Эклогу более гуманным сводом законов, чем предыдущие[60]. И. П. Медведев склонен это объяснять включением норм обычного народного права, согласно которому преступник должен наказываться потерей той части тела, которой он совершил преступление[61]. За кровосмешение полагается и наказание плетьми, если «вступят в брак двоюродные братья, или сестры, или хотя бы только их дети, или же отец и сын с матерью и дочерью, пли два брата с двумя сестрами, то, помимо того, что они будут разлучены друг с другом, они подлежат наказанию плетьми» (17, 37). Эклога расширяет круг лиц, брак между которыми считается кровосмешением.

Кровосмесительные браки были запрещены и для вольноотпущенников (Dig., XXIII, 2, 8, 13). То, что учитывалось и рабское сродство говорит том, что а рабах также заботились, стали относится к ним в этих вопросах, как и ко всем людям.

Существовало достаточное интересное, что считается кровосмешением, а что нет, когда речь идет о формальном родстве (Dig., XXIII, 2, 12)

Христианское законодательство также запрещает браки связанных обрядом святого крещения (2, 2). Но если они вступали в телесную связь., им обоим отрезали нос и разлучали (17, 25). Если же крестница замужем, то кроме этого он и она подлежали «сильному наказанию плетьми» (17, 26)

В брачном законодательстве Эклоги мы можем заметить нарушение принципа свободы брака, характерного для античного права. Однако брак по Эклоге представляет собой союз мужа и жены, пользующихся равными правами, без сохранения существовавшей прежде, в античную эпоху, власти отца как главы «фамилии» над ее членами. Мы уже отмечали расширение прав матери.

Со свойственным Эклоге лаконизмом авторы вносят ряд существенных изменений в ранее действовавшее законодательство, развивая главным образом ту его часть, которая была направлена на укрепление семьи. Семья рассматривается Эклогой как важная конститутивная часть общественного строя

В Эклоге обращает на себя внимание равенство наказаний для обоих виновников, что является большим завоеванием, равенство людей перед законом одно из главных ценностей нашего мира. Но это равенство, как мы уже отмечали, было не полным. Сенаторы имели отличные, более мягкие наказания, в то время как рабы и вольноотпущенники наказывались более строго, имели значительные ограничения. В данном вопросе нас интересует половое равенство перед законом, ибо его часто в праве сильнее наказание для женщин, нежели для мужчин. Но для брачного законодательства Эклоги, как правило, характерно и имущественное равенство. Однако требования при заключении брака не зависели от социального и имущественного положения[62]. Исследователи отмечают, что стремление заключение письменного свидетельства говорит о победе восточных влияний на византийское право[63]. Хотелось бы отметить и то, что в Эклоге нет ограничений при вступлении в брак для управляющих провинцией. Эклога в отличие от предшествующего законодательства рассматривает конкубинат как одну из форм брака (2, 9). Не следует забывать, что Эклога рассматривает лишь брак между христианами, а также сильно сужает законные поводы к разводу.

Можем отметить, что человек стал христианином в браке только начиная с VI в. Но особенно это ярко стало проявляться в Эклоге и следующих сборниках законов сказывались обычаи восточной церкви

Римское право в эпоху Юстиниана стремилось к универсализации, к тому, чтобы распространить свое влияние на все человечество[64], поэтому особенно важно каким представлен человек в византийском праве VI-VIII в.

Показав человека с разных сторон и в разных обличиях, мы теперь постараемся собрать цельный образ человека. Каким он представлен в византийском праве VI- VIII вв.

Это гражданин империи, который даже, несмотря на некоторые трудности, переживаемые ею, не мыслит себя вне нее. Это человек, который привык решать свои дела, скорее, не посредством личных контактов, а через суд, человек высокой правовой культуры, которая досталась ему во многом по наследству. Правовые возможности человека в византийском праве в VI-VIII вв. были достаточно широки, в связи с нарушением его прав он мог обратиться в суд, широко был развит и институт свидетелей, и наказания, как имущественные, так и телесные. С развитием права в него глубже проникают христианские нормы, особенно это касается брачных отношений. В праве VIII в. видны заимствования из обычного права восточных провинций империи.

Он может быть вельможным сенатором, богатым землевладельцем, обычным земледельцем он был защищен законом, который, несмотря на государственный строй, близкий к монархии, был превыше всего в Византии. Эклога подошла ближе всех к равенству людей перед законом. Мужчины, я думаю, вряд ли долго оставались холостяками, т.к. для них во всех смыслах нужно продолжением рода, они часто приживали детей на стороне. Но христианская мораль все глубже проникает в законодательстве, все важнее становиться не только женская верность браку, которую объясняют чисто с практической стороны (никому не хочется растить чужих детей, оставлять им наследство), но и мужская. Прекрасный семьянин, достойная мать семейства, порядочный гражданин – вот идеалы византийского общества, но это не значит, что только ими ограничивается представители человечества в праве. Вольноотпущенники, женщины легкого поведения, прелюбодеи населяют этот мир, но это, если можно так выразиться, вне нормы, не являются до конца Людьми для права. Особенно это касается рабов и вольноотпущенников, которые, несмотря на то, что их положение все больше становиться лишь юридическим статусом, не являются полноценными не только гражданами империи, но и членами общества.

Естественное право, отраженное в Дигестах и Институциях, выдвигало доктрину о том, что «по праву природы все люди являются равными»[65]. К сожалению, эта доктрина находилась в вопиющем противоречии с остальным действующим законодательством. Римское право провозглашало и равенство граждан перед законом, однако оно частот обходилось[66]. Стояло оно и за уважение к человеческой личности, однако это не мешало часть людей превращать в говорящие орудия. Можно отметить, что практически все выше перечисленные парадигмы были переняты и византийским правом, также пытавшимся примирить их с действительной реальностью. Что же изменилось в представлении о человеке? На первый взгляд, отражается типично римские представления о человеке, но это не совсем верно. Изменились отношения в семье, как между мужем и женой, между родителями и детьми, это связано, прежде всего, с более глубоким проникновением христианства. Человек, на мой взгляд, стал чувствовать себя в семье более комфортно, т.к. увечилось равенство членов этого небольшого коллектива. Ограничивающим свободу индивида, стало постановление, которое ограничивало развод всего четырьмя случаями. Надо отметить стремление человека, более свойственное восточному праву, к закреплению всех отношений в письменных документах, ранее римлянин закреплял лишь какие-то хозяйственные, имущественные операции, теперь византиец стремиться и отношений семьи и брака закрепить в четком договоре. В России практика брачных контрактов начинает проникать только сейчас.

[1] Дигесты Юстиниана. Избранные фрагменты в переводе и с примечаниями И. С. Петерского. М., «Наука», 1984.

[2] Институции Юстиниана./Перевод с латинского Д. Расснера. /под ред. Л. Л. Кофанова, В. .А. Томсинова. (Серия "Памятники римского права") — М.: Зерцало, 1998.

[3] Эклога. Вступ. статья, переовд и комментарий Е. Э. Липшиц. М., «Наука», гл. ред восточн. лит-ры., 1965.

[4] Там же, с. 13.

[5] Васильевский В. Г. Законодательство иконоборцев.//Труды. Л., Изд-во АН СССР, 1930. Т. 4., с. 163.

[6] Ostrogorsky G. History of the Byzantine state/ transl. by J. Hussey. Oxford., 1968, p. 152.

[7] Медведев И. П. Развитие правовой науки//Культура Византии вт. пол. VII-XII в. М., «Наука», 1989, с. 216.

[8] Липшиц Е. Э. Право и суд в Византии в IV-VIII вв. Л., «Наука», 1976, с. 195.

[9] Византийский земледельческий закон./ под. ред. И. П. Медведева. Л., «Наука», 1984.

[10] Там же, с. 13.

[11] Там же, с. 14.

[12] Там же, сс. 19-21.

[13] Там же, с. 22.

[14] Там же, сс. 23-24.

[15] Там же, с. 24-25.

[16] Покровский И. А. История римского права. Спб., Издатедьско-торговый дом «Летний сад, журнал «Нева», 1999.

[17] Томсинов В. А. О сущности явления, называемого рецепцией римского права//Вестник МГУ, сер. 11 Право, 1998, № 4.

[18] Васильевский В. Г. Указ. соч.

[19] Там же, сс. 157-160.

[20] Там же, сс. 162-163.

[21] Корсунский А. Р. О колонате в восточной римской империи V-VI вв.// ВВ, М., Изд-во АН СССР, 1956, т. 4.

[22] Удальцова З. В. Законодательные реформы Юстиниана// ВВ, М., Изд-во АН СССР, 1965, т. 26.

[23] Липшиц Е. Э. Очерки истории византийского общества и культуры (VIII- пер. пол. IX в). М.-Л., Изд-во АН СССР, 1961.

[24] Там же, с. 232.

[25] Она же. О социальной сущности судебной реформы в Византии VIII в.// Византийские очерки. М. Изд-во АН СССР, 1961.

[26] Она же. Право…

[27] Там же, сс. 204-206.

[28] Она же. Юридические школы и развитие правовой науки// Культура Византии IV- пер. пол. VII в. М., «Наука», 1984.

[29] Курбатов Г. Л. Разложение античной городской собственности в Византии IV-VII вв.//ВВ, Изд-во АН СССР, 1973. Т. 35.

[30] Лебедева Г. Е. Социальная структура ранневизантийского общества (по данным кодексов Феодосия и Юстиниана). Л., Изд-во Лен. ун-та, 1980.

[31] Она же. Рабы и проблемы рабства в кодексах Феодосия и Юстиниана. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л, 1972. Она же Кодексы Феодосия и Юстиниана об источниках рабства//ВВ, Изд-во АН СССР, 1973.

[32]Она же. Социальная…, с. 164 - 165.

[33] Она же. Эволюция проблематики законов о рабах в ранневизантийском законодательстве//ВВ, 1994. Т. 55.

[34] Медведев И. П. Указ. соч.

[35] G. Ostrogorsky.

[36] Бартошек. М. Римское право. Понятия, термины, определения. М., «Юридическая литература», 1989.

[37] Лебедева Г. Е. Социальная…, сс. 149-163.

[38] Эклога…, с. 151.

[39] Там же, с. 153.

[40] Там же, с. 182.

[41] Лебедева Г. Е. Социальная…, сс. 147-148.

[42] Курбатов Г. Л. Указ. соч., сс. 21, 23 и др.

[43]Лебедева Г. Е. Эволюция…, с. 89.

[44] Липшиц Е.Э. Очерки…, с. 238.

[45] Лебедева Г. Е. Рабы…, с. 9.

[46] Она же. Социальная…

[47] Корсунский А. Р. Указ. соч., сс. 69, 71.

[48] Васильевский В. Г. Указ. соч., сс. 173-175.

[49] Лебедева Г. Е. Социальная…, сс. 130-148.

[50] Васильевский В. Г. Указ. соч., с 179.

[51] Лебедева Г. Е. Кодексы…, с. 46.

[52] Там же, с. 48.

[53] Эклога…, с. 86.

[54] Там же.

[55] Васильевский В. Г. Указ. соч., с. 179.

[56] См. Dig., XXIV, 3, 1.

[57] Эклога…, с. 91.

[58] Там же, с. 94.

[59] Однако жена лица, попавшего в плен, считается замужней женщиной и не может по своему усмотрению выйти замуж. Если муж жив, то так оно и сохраняется. Но если неизвестно, что с ним или он умер, по истечению 5 лет она может заключить другой брак, считалось. Что первый брак расторгнут без вины какого-либо из супругов (XXIV, 2, 6).

[60] Васильевский В. Г. Указ. соч., с. 175.

[61] Медведев И. П. указ. соч.. с 218.

[62] Эклога…, с. 90.

[63] Там же.

[64] Удальцова З. В. Указ. соч., с. 28.

[65] Цит. по Удальцова З. В. Указ. соч., с. 29.

[66] Удальцова З. В. Указ. соч., сс. 29-30.